Игорь Савельев - Как тебе такое, Iron Mask? [litres]

Они болтали про завтраки в другом месте, поскольку здесь плохая кухня. Алекс чуть не гаркнул:

– Вы делаете бизнес в Москве?

Они вздрогнули. Да, видок был у него, наверное!

И, не давая им опомниться:

– Привет, я Алекс, я тоже приехал из UK .

Они растерянно жали ему руку.

– Когда вы возвращаетесь в Лондон?.. Кстати, вы взаимодействуете с посольством? Там нужно регистрироваться?.. Я бы вас обнадежил, что теперь самое время делать бизнес с Россией и перед вами открываются все пути, но увы! В России это – революции – происходит каждые двадцать лет и, кажется, ничего не значит.

Он тарахтел, как пулемет, но, не давая им отойти от себя ни на шаг, то есть буквально прикрываясь ими, как живым щитом, пересек богатый холл и вышел на воздух – ряженый швейцар едва успел распахнуть дверь, – и дальше, от места подачи машины, где британцы затормозили, и дальше, мелкими шажками, вдоль здания, ускоряясь, и Ринат за ним шел или не шел – но по, крайней мере, не отражался в витрине, – и до того, как Алекс нырнул в первую попавшуюся кофейню, он даже не позволил себе обернуться.

И уже там, за столиком, чуть ли не рухнул.

Пусть попробуют взять его здесь.

Официант странно смотрел на него, потом все же подошел с набором папок – почти как в гостинице.

Завтраки не завтраки. Почему все так избыточно.

Алекс даже не взглянул.

– Большой американо, пожалуйста. – Он с трудом улавливал, на каком языке говорит.

Сейчас дверь откроется, и войдут… Но дверь открылась, и вошли две девчонки.

За соседним столиком еще две девчонки, разложив альбом и фломастеры, что-то рисовали и оживленно обсуждали, потом Алекс понял, что это сеанс психолога, и одна заставляет другую исповедоваться публично, но ему было неинтересно.

– Ты был в моем кабинете.

– Господи, какая разница?

– Ты был вчера в моем кабинете.

– Ну и что?!

– Ты видел портрет.

– Я вообще ничего там не видел.

– Ты видел портрет.

– Ты думаешь, я не увидел бы маму? Да не было там ничего! И никого.

– В каком кабинете ты был?

– Господи, оставь меня в покое, правда, пожалуйста, я здесь рехнусь.

– Ты был на Поварской. Я говорю про кабинет в Доме Правительства.

– Дай мне уехать. Пожалуйста.

– Там портрет [Mr. P.]а.

– Ну и что.

– Это особенный портрет.

– Везде портрет [Mr. P.]а, и что?

– Это портрет не такой, как все.

– Это как у Довлатова? Вроде Ленин, а на самом деле папа?

– Там он до пластики. Таких портретов уже нигде нет.

– В смысле молодой?

– Нет. Уже конец второго срока. Такая уже сухая дряблость. Морщины. Впалые щеки. Землистый цвет лица.

– Не замечал за тобой такой наблюдательности.

– Совсем другое лицо. Это редкий портрет.

– И что?

– Это был протест. [Mr. P.] до пластики. Другое лицо.

– Господи, ты как будто мне сейчас про его двойников уже начнешь втирать…

– Это был протест, и они это поняли. Раскусили. И с этой минуты мы были обречены.

– Оставь меня в покое, пожалуйста!

– Мы пытались действовать на опережение, но

Алекс так яростно тер уши, что расшатал столик и чуть не опрокинул сахарницу.

Оказывается, официант с кофе давно не решался подойти к нему.

Двойников, кстати, отличают как раз по ушам. Если верить во все эти космические бредни ошалевших помойных сайтов.

Алекс улыбнулся, получилось жалко.

Официант поднес кофе.

Пытаясь улыбнуться миру, Алекс обводил кофейню взглядом: за ним сразу переставали следить, девочки вернулись к своим рисункам, бариста начал усиленно пялиться в телевизор, висевший над стойкой, и даже включил звук. Началось с резкой ноты сирены, потом – хорошо поставленная боль в голосе журналиста за кадром: «Вся Москва обсуждает ночную трагедию». Показали какую-то площадь, Алекс не очень понимал какую, но вроде не Манежку. Пожарные били из шлангов по плитке, а какой-то – кажется, не очень трезвый – взбудораженный бородач, похожий на бомжа, твердил одно и то же, что «техника пошла туда, мы тоже рванули туда», исступленно и громко, и журналист не мог его с этого сбить.

Алекс что-то начинал соображать – что-то складывалось в пазл, – но, когда полез в карман, потом в другой, понял, что айфона нет, и похолодел.

События разматывались уже не вспышками, а как-то более внятно, но тут не надо было даже гадать, где он оставил телефон.

Ладно. Оставил. Что дальше?

Правду говорят про зависимость от гаджетов; Алекс-то не зависел, но личность до такой степени стекала в аккаунты, сведенные в кусок стекла и железа, что потерять личность казалось даже как-то страшнее, чем спуститься в расстрельный подвал.

Стекала неизвестно в чьих руках.

Варианта, собственно, тут два: пытаться бежать из Москвы, как слепой и голый, или попытаться все же вернуться в гостиницу, что было не таким уж идиотским порывом. По крайней мере, протрезвевший Алекс чувствовал себя теперь почти неуязвимым (но, может, и не слишком протрезвевший). Там, среди швейцаров, иностранцев, иностранных стандартов личной безопасности. С людьми на ресепшене, в конце-то концов. Он чувствовал еще и странное превосходство над обслугой, а охрана, пусть даже пытаясь его повязать, не более чем обслуга.

Может, конечно, это и сгубило тех, кто спускался в подвал сто лет назад.

Но Алекса будоражило это новое мужество. Хотелось дать ему волю. Пока опять не улетучилось. Он торопил официанта со счетом.

И в лобби вошел действительно победителем.

– Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, я не мог оставить в номере свой телефон?

Алекс заставлял себя смотреть на секундные стрелки доброго десятка циферблатов – London, New York – и думать, как их удалось идеально синхронизировать, чтобы не озираться вокруг.

Спокойно. Спокойно.

Теперь он говорил только на английском, как будто это был оберег.

Портье, уточнив номер комнаты и даже не глянув в ID , достал из-под стойки и протянул ему айфон – все оказалось так просто!!!

Так просто, что ошалевший Алекс даже не догадался дать ему на чай.

Ему с трудом удавалось не бежать – ни в лобби, ни после.

Он прошел мимо кофейни, за витриной которой все так же рисовали страхи и тревоги веселенькими фломастерами; еще через дом; там он нырнул в арку и остановился у первой же парадной, чтобы вызвать Uber сюда. Эти четыре минуты, которые обещало ему приложение, надо чем-то занять. Заставить себя что-то думать и делать; занять мозги и руки, чтобы не читать все сейчас, потому что столько сообщений, столько всего… Это лучше не здесь. В быстрой машине. В безопасности. Не заныривать в телефон, как в колодец, когда из арки может выйти кто угодно.

И он все-таки не смог.