Хан Ган - Человеческие поступки [litres]

Вслед за третьей пощечиной прилетела четвертая. Она ждала, когда рука мужчины поднимется для замаха. Нет, ждала, когда рука мужчины замрет. Нет, она ничего не ждала. Просто принимала удары. Мужчина бил, она принимала удары. И это она должна забыть. Четвертую пощечину она забудет сегодня.

В туалетной комнате, расположенной в конце коридора офисного здания, она открывает кран и подставляет руку под струю воды. Пригладив мокрой рукой волосы, вьющиеся и без химической завивки, она приводит их в порядок, а затем резинкой туго связывает в пучок.

Она не пользуется косметикой. Губы мажет только вазелином. Осветлять кожу лица с помощью специальных кремов, носить яркую красивую одежду или туфли на высоких каблуках, душиться духами – такими делами она не занимается. Сегодня суббота, когда работа заканчивается в час, но у нее нет молодого человека, с которым она могла бы вместе пообедать. Нет у нее и друзей – за короткий период студенчества она ни с кем не подружилась. Сегодня она, как обычно, тихо вернется в съемную квартирку, зальет холодный рис горячей водой, съест его и ляжет спать. И во сне забудет четвертую пощечину.

Выйдя из туалетной комнаты, она идет в офис по коридору, плохо освещенному даже в полдень. На чей-то голос, радостно окликнувший ее по имени, Ынсук поднимает голову. Она узнает походку театрального режиссера Со, который, оставляя за спиной маленькое окошко, энергично шагает ей навстречу. Он приветствует ее звонким голосом:

– Как поживаете, госпожа Ким Ынсук?

– Здравствуйте.

Она сдержанно кивает, и за очками в роговой оправе удивленно расширяются глаза режиссера.

– О, что с вашим лицом?

– Ударилась.

Она выдавливает полуулыбку.

– Да как же можно было так удариться…

Она не решается говорить об этом, и мистер Со вежливо меняет тему:

– Директор Мун у себя?

– Нет, сегодня он приглашен на церемонию бракосочетания.

– Вот как? Вчера вечером в телефонном разговоре он сказал, что будет на работе.

Она молча открывает дверь в офис.

– Проходите, пожалуйста.

Провожая режиссера к столу для гостей, покрытому кружевной скатертью цвета слоновой кости, она чувствует, как щеку дергает судорога. Она выходит в маленькую хозяйственную комнатку. Прикладывает ладони сначала к ноющей от боли правой щеке, затем – к напряженной левой. Стараясь успокоиться, включает кофейник. Эту книгу в кусок угля превратила не она, но почему ее руки дрожат, словно она попалась на лжи? Почему сейчас нет главного редактора, вернее, директора? Он нарочно не вышел на работу, чтобы избежать неприятного разговора с автором книги?

– Вчера вечером, разговаривая по телефону, директор Мун лишь вздыхал… В общем, я пришел, чтобы самому посмотреть, насколько сократили пьесу.

Она ставит чашку с кофе на стол, и режиссер Со говорит:

– Даже если книгу не напечатают, спектакль мы поставим. Проверять сценарий будут те же самые цензоры, поэтому проблемные эпизоды придется или убрать, или исправить, но процедуру эту в любом случае надо пройти.

Она подходит к своему столу и открывает нижний ящик. Двумя руками берет сигнальный экземпляр и кладет на стол. Глядя прямо на режиссера, у которого не сходит привычная добродушная улыбка с лица, садится рядом. Кажется, он потрясен, но быстро берет себя в руки и начинает листать книгу. Одну за другой переворачивает и те страницы, что полностью замазаны чернилами.

– Извините, господин режиссер.

Она смотрит на его пальцы, перелистывающие последнюю страницу, где указаны данные об авторских правах, и говорит:

– Извините, пожалуйста. Я не знаю, что вам сказать.

– Госпожа Ким Ынсук.

Она поднимает глаза и смотрит на растерянное лицо мистера Со.

– Что с вами?

Вдруг испугавшись, она проводит рукой по краю век. Даже получив семь пощечин, она не обронила ни одной слезинки, но почему сейчас слезы застилают глаза, понять не может.

– Извините, пожалуйста.

Двумя руками она быстро вытирает слезы, льющиеся, как вода из источника.

– Извините, пожалуйста, господин режиссер.

– Разве вы в чем-то виноваты, госпожа Ким Ынсук? Почему вы просите у меня прощения?

Мистер Со кладет книгу на стол. Ее руки тянутся к ней, чтобы прижать к себе, и нечаянно опрокидывают чашку с кофе. Режиссер проворно хватает книгу и поднимает ее. Чтобы не намокла. Как будто под обложкой от уничтоженной пьесы еще что-то осталось.

Было воскресенье, и она намеревалась поспать подольше, но, как обычно, около четырех открыла глаза. Посидела немного в темноте, затем вышла на кухню. Глотнула холодной воды и, поняв, что сон пропал, взялась за стирку. Положила светлые носки, полотенце и белую футболку в маленькую стиральную машинку, а затем запустила ее. Темно-серый свитер и пижаму постирала вручную и развесила на сушилке. Джинсы решила оставить в корзине, чтобы постирать позже, когда накопится цветное белье. Она села на пол, обхватила колени и, слушая монотонное тарахтение стиральной машины, вращающей барабан по заданной программе, вдруг почувствовала, что ее клонит ко сну.

Ну что ж, посплю.

Она входит в комнату, ложится в постель, и, как только смыкает глаза, ее верхняя часть тела застывает и вместе с жестким матрацем, жестким линолеумным полом начинает падать вниз. Она не может ни повернуться, ни застонать. Падение медленно прекращается, но теперь начинает сужаться пространство. Что-то, похожее на огромную бетонную стену, одновременно давит на грудь, лоб, спину и затылок, заставляя ее сжиматься в комочек.

Тяжело вздохнув, она открыла глаза. За стенкой дребезжала стиральная машина, перешедшая в последний режим отжима. Она лежала в темноте, ждала, и скоро, словно задохнувшись, машина остановилась и подала громкий сигнал об окончании работы.

Она все лежала, глядя в темноту. Четвертая пощечина еще не забыта, а сегодня нужно вычеркнуть из памяти пятую. Пятая пощечина, после которой она решила больше не считать удары. Пятая пощечина, после которой ей показалось, что горячая кожа сходит с лица, после которой на скуле выступила кровь.

Развесив белье на веревке, натянутой в ванной, она вернулась в комнату, но до рассвета было еще далеко.

Свернув одеяло, положила его на комод, навела порядок на письменном столе и в ящиках, но до рассвета все еще было далеко. Аккуратно протерла даже стол для торжественных случаев, который использовала как туалетный столик. Перед поставленным на него небольшим зеркалом она дала рукам время отдохнуть. Внутри зеркала, как всегда, застыл безмолвный, холодный мир. Она безучастно смотрела на незнакомое лицо с кровоподтеком на щеке, еще отливающим голубоватым цветом. Существо из того мира не сводило с нее глаз.