Хан Ган - Человеческие поступки [litres]

Сончжу, одна из трех девушек, решивших остаться, получила карабин для самообороны. Прослушав короткую инструкцию, она неловко повесила оружие на плечо и, не оглянувшись, не попрощавшись, спустилась на первый этаж вслед за двумя студентками. Чинсу сказал этим девушкам:

– Сделайте так, чтобы люди вышли из своих домов. Чтобы сразу с заходом солнца перед Управлением провинции собралась огромная толпа. Нам надо продержаться только до утра, во что бы то ни стало надо продержаться.

Остальные девушки покинули здание около часа ночи. Чинсу вместе с другим студентом проводили их до переулка, где стоит католический собор Намдон. Они остановились у начала переулка, освещенного тусклыми фонарями.

– Здесь вы должны разойтись. Идите в любой дом, вам надо спрятаться.

Если у нее и была душа, то в те минуты она разлетелась на части. Когда Чинсу – в мокрой от пота рубашке, с карабином за плечом – на прощание улыбнулся девушкам. Когда она, как заледенелая, смотрела им вслед, идущим назад по темной улице. Нет, пожалуй, душа ее надломилась раньше, до того, как все девушки покинули здание Управления провинции. Она сломалась, когда Ынсук увидела тебя, Тонхо. В голубом спортивном костюме, поверх которого накинута куртка, какую надевают на занятиях по военному делу. На щуплых, какие и должны быть у ребенка, плечах – оружие. Ты стоял и слушал инструктора, кивая головой. Увидев тебя, она поразилась и вскрикнула:

– Тонхо, почему ты не пошел домой?!

Она протиснулась к молодому инструктору, который объяснял собравшимся, как надо стрелять из оружия.

– Этот мальчик учится в школе среднего уровня. Его надо отправить домой.

На лице инструктора появилось удивление.

– Он сказал, что второклассник старшей школы, и я думал, так оно и есть… Мы только что отправили домой всех учеников до первого класса старшей школы, и он не ушел.

Она понизила голос и возмутилась:

– Это безобразие! Вы только посмотрите на его лицо! Ну какой же он ученик старшей школы?

Фигура Чинсу бесследно исчезла в темноте, и девушки стали расходиться. Студентка, замещавшая повара, спросила ее:

– У тебя есть знакомые в этом районе?

Она помотала головой, и студентка предложила:

– Пойдем со мной в больницу при университете Чоннам, там лежит моя двоюродная сестра.

В вестибюле больницы не светилась ни одна лампочка, вход оказался закрытым. Стучать им пришлось долго, пока, наконец, не появился охранник с фонарем в руке. За ним следом шла и старшая медсестра. Держались они очень напряженно. Наверное, думали, что явились военные. В коридоре и на запасной лестнице также было темно. В сопровождении охранника, освещавшего путь фонариком, они пришли в шестиместную палату, где лежала сестра девушки. За больной, перенесшей операцию, ухаживала ее мать, тетя студентки.

Увидев племянницу, она схватила ее за руку и зашептала:

– Что же это делается, а? Говорят, военные идут в город. И всех раненых, говорят, перестреляют.

Ынсук села под окном, прислонившись к стене. Мужчина, очевидно, родственник больной женщины, лежащей на кровати у окна, сказал:

– Не садитесь здесь, это опасно.

Его лицо скрывала темнота.

– Я слышал, в тот день, когда военные отступали, сюда долетали пули. На одежде, что сушилась у окна, остались пробитые дырки. А стоял бы там человек, что бы с ним сталось?

Она пересела подальше от окна.

В палате лежала больная в тяжелом состоянии, поэтому через каждые двадцать минут появлялась медсестра с фонариком. Когда луч фонарика, как прожектор, прорезал темноту палаты, он выхватывал застывшие от страха лица больных и их опекунов.

– Что же делать? Неужели правду говорят, что военные и в эту больницу нагрянут? Уж если они хотят расстрелять тут всех, то, может, лучше с восходом солнца быстро выписаться? Всего сутки прошли, как твоя сестра пришла в себя после операции, а если швы разойдутся, что будем делать?

Когда мать больной шепотом спрашивала студентку, та еле слышно отвечала:

– И я не знаю, тетушка.

Сколько времени прошло? Услышав издалека тонкий голосок, она повернулась к окну. Женский голос, усиленный микрофоном, постепенно приближался. Это была не Сончжу.

– Дорогие граждане, выходите из домов, собирайтесь у здания Управления провинции. Сейчас правительственные войска входят в центр города.

Ынсук почувствовала, как молчание, похожее на огромный шар, раздувается и заполняет всю палату. Грузовик проезжал по дороге мимо больницы, и голос стал звучать громче и отчетливее.

– Мы будем сражаться до конца. Выходите из домов, давайте бороться вместе!

Прошло не больше десяти минут, как вдалеке стихли призывы к гражданам и тишину разбили громкие шаги военных. Она впервые слышала такие звуки. Стук армейских ботинок нескольких тысяч солдат, идущих в ногу твердым маршем. Тарахтение бронемашины, от которого, казалось, тротуары пойдут трещинами, а стены домов обрушатся. Она уткнулась лицом в колени. С какой-то кровати раздался умоляющий голос девочки:

– Мама, закрой окно.

– Я закрыла.

– Закрой плотнее.

– Говорю же тебе, доченька, я плотно закрыла.

Наконец этот ужасный шум стих, и снова раздались призывы через микрофон. Эти голоса, пробивавшиеся через тишину центра города, через тишину микрорайонов, едва доносились до них: «Граждане, выходите, пожалуйста, выходите сейчас! Правительственные войска входят в центр города!».

Когда со стороны Управления провинции раздались первые выстрелы, она не спала. И уши не затыкала, и не закрывала глаза. И головой не мотала, и даже не застонала. Только тебя вспоминала, Тонхо. Она хотела увести тебя оттуда, но ты проворно сбежал от нее вверх по лестнице. С испуганным лицом, словно только бегство могло спасти тебя. «Подожди, Тонхо! Мы должны уйти вместе сейчас!». Ты стояла на втором этаже, наклонившись, рискованно держась за поручни, и дрожала. Когда ваши глаза встретились в последний раз, твои веки трепетали, потому что ты хотел жить, потому что тебе было страшно.

– Как он думает пройти цензуру? – пробормотал директор издательства, рассматривая пригласительный билет, только что переданный ему девушкой из труппы, возглавляемой главным режиссером Со.

Казалось, он говорит сам с собой, но вопрос был адресован ей.

– Неужели с самого начала перепишет сценарий? До спектакля осталось меньше двух недель… А репетировать когда же?

По плану, утвержденному с режиссером, сборник пьес должен был выйти в свет на этой неделе, а на следующей должна была появиться рецензия на книгу в ежедневных газетах. Такой план позволил бы труппе сделать масштабную рекламу спектаклю. А в дни представлений помощник Юн должен был продавать новую книгу у входа в театр. Однако из-за цензуры планы издательства провалились, что, в свою очередь, должно было привести и к провалу театральной постановки. Однако по каким-то соображениям главного режиссера Со, пригласительные билеты распространили, как и было намечено ранее.