Хан Ган - Человеческие поступки [litres]

С Сонхи ты встретилась через год после выхода из тюрьмы. Обратившись в Промышленную миссионерскую организацию и Христианскую академию, ты узнала, где она живет, и вы встретились в районе Куро в ресторане, где подают лапшу. Услышав все, что с тобой произошло, она, удивленная, помотала головой.

– Я даже во сне не могла бы представить тебя в тюрьме. Думала, ты где-то живешь тихо и спокойно.

Сонхи, несколько лет то скрывавшуюся от полиции, то периодически сидевшую в тюрьме, трудно было узнать: она похудела так, что впали щеки. Ей исполнилось двадцать шесть лет, но выглядела она старше лет на десять. Некоторое время вы молча сидели, глядя на белый пар, поднимающийся над мисками с остывающей лапшой.

– Чонми той весной пропала без вести. Ты знала об этом?

Теперь уже ты помотала головой.

– Я слышала, она некоторое время помогала Союзу рабочих. А когда увидела, каково приходится тем, кто попал в черный список, должно быть, забеспокоилась, потому что не стала ждать увольнения и ушла сама. После этого о ней ничего не было слышно… О том, что Чонми пропала, я сама недавно узнала от женщины, которая вместе с ней работала на текстильной фабрике в Кванчжу и ходила в вечернюю школу.

Словно разучившись понимать родной язык, ты молча наблюдала за движением губ Сонхи.

– Ты говорила, четыре года жила в Кванчжу. Город-то небольшой, и неужели вы ни разу случайно не встретились?

Ты не могла ответить сразу. Даже не могла как следует вспомнить лицо Чонми. С большим трудом удалось что-то откопать в памяти. Какие-то фрагменты, связанные с ней, то появлялись, то исчезали. Белая кожа. Частые мелкие передние зубы. «Я хочу стать врачом». Твои туфли, полученные в больнице от подруги по цеху, чье имя сейчас даже не вспомнить, и ее рассказ о том, как Чонми собрала всю обувь арестованных девушек и отнесла в офис Союза рабочих. Это все, что вспомнилось.

Я снова поехала в тот город, чтобы умереть.

После освобождения из тюрьмы какое-то время я жила у старшего брата, но не смогла вынести проверок полицейских, два раза в неделю приходивших в дом.

Это было в начале февраля, ночью. Я надела самую чистую одежду, что имелась у меня, сложила вещи в сумку и села в междугородний автобус.

На первый взгляд город выглядел как прежде. Однако я почувствовала, что все изменилось. На фасаде главного административного здания Управления провинции остались следы от пуль. Лица прохожих, одетых во все темное, были перекошены, как будто на них отпечатался четкий шрам. Я шла, касаясь их плечом. Голода не чувствовала. Горло не пересохло, ноги не замерзли. Мне казалось, я смогу ходить по улицам, пока не закончится день, пока первые лучи солнца не известят о начале следующего дня.

Но на улице Кымнам я увидела тебя, Тонхо.

Это было в ту минуту, когда я рассматривала фотографии, которые только что развесили студенты на внешней стене Католического центра.

В любой момент могли появиться полицейские. Возможно, именно тогда кто-то следил за мной. Я быстро сорвала эту фотографию. Скрутила в трубочку, зажала в руке и зашагала дальше. Пересекла главную дорогу, свернула в переулок и долго шла по нему. Показалась вывеска музыкального кафе, которого раньше здесь не было. Тяжело дыша, поднялась по лестнице на пятый этаж, выбрала место в углу дальней комнаты, похожей на пещеру, заказала кофе. Ждала, боясь шелохнуться, когда официантка принесет кофе. Определенно, в этом заведении громко играла музыка, но я ничего не слышала, словно меня опустили на дно глубокого моря. Наконец, оставшись совсем одна, я развернула фотографию.

Ты лежал во внутреннем дворе Управления провинции. От выстрела ты упал, раскинув руки и ноги в разные стороны. Лицо и грудь были направлены в небо, а колени упирались в землю. Эта изогнутая поза говорила о том, какую боль ты испытал в последние мгновения своей жизни.

Не было сил вздохнуть.

Не было сил что-то сказать.

Значит, тем летом ты был мертв. Когда мое тело бесконечно кровоточило, твое тело беспощадно гнило в земле.

В этот миг ты спас меня. За секунды заставил мою кровь закипеть, заставил жить. Силой боли, разрывающей сердце, силой гнева.

Рядом с главным корпусом больницы перед въездом на автомобильную стоянку находится пост охраны. Ты смотришь на лицо старого охранника, спящего с открытым ртом, упершись затылком в спинку вращающегося стула. Под стрехой будки висит тусклая лампа. На цементном полу, отражающем свет, валяются дохлые мухи. Скоро рассветет. Постепенно небо просветлеет, и жаркие лучи августовского солнца начнут палить с высоты. Все, что имело жизнь и потеряло ее, быстро сгниет. На каждой улице будет разноситься вонь от вынесенного из квартир мусора.

Ты вспоминаешь давний тихий разговор между Тонхо и Ынсук. Тонхо спросил, почему трупы накрывают национальным флагом, почему поют государственный гимн. Что ответила Ынсук, ты не помнишь.

А что бы ты ответила ему сейчас? Тела пришлось обернуть флагом, чтобы хоть как-то показать, что они не куски пушечного мяса. Поэтому люди и молились отчаянно, и пели гимн страны.

С того лета прошло уже больше двадцати лет. «Красные суки, вас всех надо вырубить под корень». Оставив позади то время, когда вместе с грязным матом на твое тело выливали воду, ты дожила до сегодняшнего дня. Пути назад, в ту жизнь до того лета, уже нет. Способа вернуться в прежний мир без жестоких убийств, без пыток, нет.

Не знаю, чьи шаги раздаются у двери.

Не знаю и того, шаги ли это всегда одного и того же человека или каждый раз другого.

Не знаю, может, они приходят не по одному. Может, приходит сразу много людей, тех, что рассеялись тусклыми лучами, проникли друг в друга и стали одним воздушно-легким телом?

Только вот какие мысли приходят к тебе время от времени.

Когда средь бела дня, в очень тихое воскресенье ты смотришь на залитое солнцем окно, а память вдруг рисует смутный профиль Тонхо, не его ли дух приходит к тебе в виде проблеска, мелькнувшего перед глазами? Когда на рассвете ты просыпаешься с мокрыми щеками после сна, которого не можешь вспомнить, и неожиданно четче становятся очертания лица Тонхо, не его ли дух витает рядом? Если существует пространство, где обитают духи, то какое оно – совсем темное или сумрачное? Собрались ли там духи Тонхо, Чинсу, духи лежавших в зале спортивной школы людей, которых ты своими руками приводила в порядок, или они разлетелись, каждый в свою обитель?

Ты знаешь, что человек сам по себе не может стать ни смелым, ни сильным.

Ты всегда из всех зол выбирала меньшее. Когда полицейский наступил тебе на низ живота, ты решила оставить Союз рабочих. После выхода из тюрьмы ты некоторое время участвовала в рабочем движении вместе с Сонхи, но, в отличие от нее, брала на себя ответственность только за дела, не связанные с риском. Несмотря на возражение Сонхи, ты выбрала организацию другого типа и, зная, что этим нанесла Сонхи глубокую рану, не искала с ней встреч. В конце концов ты решила, что в понедельник утром зайдешь на почту и отправишь назад Юну портативный диктофон и чистые кассеты, лежащие сейчас в рюкзаке, оттягивающем твои плечи.