Александра Полстон - Санта–Барбара II. Книга 1

Тиммонс умиротворяюще поднял перед собой руки.

— Сантана, успокойся, ты напрасно так кричишь, в этом нет никакого смысла. Ну прости, я ведь тебе уже сказал: я просто не знал…

Ее глаза снова потемнели от злости. Размахивая руками, она снова закричала:

— Как это не знал? Ты же всегда хвастался передо мной, что прекрасно ориентируешься и подобных ситуациях и даже умеешь управлять ими? Так значит ты тоже врал мне? Зачем ты все это делал? Чтобы выглядеть получше в моих глазах? Или таким образом ты тешишь свое мужское самолюбие? При этом ты всегда обвиняешь меня в том, что я такими ситуациями управлять не умею. Что, почему ты молчишь? Тебе нечего сказать? Ты можешь юлить и выкручиваться только перед Крузом? А я уже для тебя ничего не значу, да? Ты заставил меня лгать и поступать, как полная дура и идиотка, а теперь я же вынуждена оправдываться перед тобой? Ты этого добиваешься, этого?

Тиммонс пребывал сейчас в таком смятении, что кроме стандартных извинений он больше ничего предложить не мог.

— Ну прости меня, прости, — бормотал он, не осмеливаясь даже взглянуть в лицо Сантане. Правда, в его глазах не было ни искренности, ни желания пойти ей навстречу.

— Ну, я просто ошибся.

Она посмотрела на него с таким возмущением, будто он только что попросил у нее взаймы тысячу долларов. Глаза ее потемнели от ярости, она продолжала метать словесные молнии:

— Простить тебя? За что мне тебя простить? За то, что ты сделал из меня посмешище? За то, что теперь в глазах собственного мужа я неверная жена и лгунья?

Тиммонс сделал попытку миролюбиво взять ее за руку, однако она вырвалась и с видом оскорбленного и униженного самолюбия отскочила на шаг назад.

— Не трогай меня, — воскликнула Сантана. — Все, что ты делаешь, оборачивается для меня только новыми бедами. Я тебе уже говорила, что я ненавижу лгать я устала от этой лжи. Но каждый раз мне приходится сочинять что‑то новое и новое, а ты во всем этом оказываешься в стороне. Ты у нас глубоко порядочный человек, а я выгляжу глубоко порочной женщиной только потому, что ты успеешь оправдаться раньше меня и в мое отсутствие, а потом я вынуждена расхлебывать эту кашу.

Тиммонс стоял насупившись.

— Сантана, я ведь уже попросил у тебя извинения, может быть на этом закончим?

— Закончим? — взбеленилась она, — да я еще ничего не начинала, я просто пытаюсь выяснить у тебя, зачем ты позволил Крузу зайти сюда? Ты же знал, что мне будет плохо, ты знал, что мне придется оправдываться, сочинять какие‑то отговорки. Ты же знал, что это принесет мне только несчастье. Если тебе очень хотелось поговорить с Крузом, меня не обязательно было впутывать во все это. Или ты захотел, чтобы я пожалела о том, что приехала к тебе в такой поздний час? По–моему, ты всегда хочешь, чтобы я жалела о встречах с тобой.

Тиммонс почувствовал, что теряет терпение. Еще минута — и он взорвется. Чтобы этого не произошло, он решил перейти в контрнаступление. В подобных ситуациях для этого у него был надежный и испытанный метод — перевести все на чувства. Окружной прокурор в своих отношениях с женщинами уже не раз пользовался проверенным методом и каждый раз он с неизменным успехом срабатывал. Для этого требовалась лишь небольшая доля актерского таланта и нестандартная ситуация, в которой он вынужден был бы положиться лишь на свои способности.

Тиммонс изобразил на лице оскорбленную добродетель и, тяжело дыша, сказал:

— А ты не подумала о том, что я ревную тебя к твоему мужу? Я видеть не могу его равнодушие к тебе. Вот я и решил, что если он не ценит свою собственную жену, то в этом городе есть и другие, которые ценят ее и могут обращаться с ней нормально. Ты не подумала о том, что я испытываю к тебе подобные чувства, но вынужден до поры до времени прятать их глубоко внутри? Да, я готов признать, что ревность — это не самая лучшая сторона любви, но и не самая худшая, да. Если я хотел привлечь внимание твоего мужа к тебе же самой, то это было сделано именно из таких побуждений. Я совершенно не понимаю, почему ты не допускаешь такой вероятности? Да, я ревную тебя, ревную, — он уже почти кричал, но затем, вовремя воспользовавшись своим актерским даром, эффектно понизил голос и прибавил небольшую дозу лицедейства, изобразил на лице страдальческий вид. — Сантана, ты просто не знаешь, как мне плохо без тебя, а еще хуже, когда я вижу рядом с тобой твоего уверенного в собственной неотразимости, бесценности мужа. Но мне приходится скрывать это все. Теперь ты понимаешь, в какой ситуации нахожусь я? Что чувствую я и что я вынужден делать и говорить? Ты должна, ты просто обязана простить меня, я не делал ничего дурного, ничего такого, что могло бы оскорбить тебя или поставить в неловкое положение. Если так и получилось, то только из‑за моих чувств.

Прием и на этот раз подействовал безотказно.

Сантана расширившимися от нервного возбуждения глазами смотрела на окружного прокурора, который упражнялся в способах неотразимого воздействия на женщин. Она не понимала, не желала понимать, что это всего лишь игра, маска, которую Тиммонс одевает на себя в общении с ней, и не только с ней — со всеми теми женщинами, с которыми ему приходилось встречаться раньше. Это был всего лишь обычный прием самозащиты. Но Сантана, словно голодная рыбка, уцепилась за этот крючок.

— Кейт, — смущенно сказала она, опустив глаза, — почему ты так редко говоришь мне о своих чувствах? Я никогда не могу понять, что ты испытываешь по отношению ко мне? Ты говоришь о том, что любишь меня, но врать вынуждена я. Тиммонс сокрушенно покачал головой:

— Да, все эти нелепицы и случайности происходят из‑за того, что мы никак не можем определиться в наших взаимоотношениях. Ты постоянно нервничаешь, чего‑то боишься, не осмеливаешься поступать так, как тебе этого хочется.

Она отвернулась и дрожащим голосом произнесла:

— Да, ты прав, мне трудно определить, хотя… кажется, я все для себя решила.

Тиммонс обеспокоенно подошел к ней и тихо спросил:

— Что ты решила?

Она вдруг начала кусать ногти.

— Я думаю, что тебе не придется больше прятать свои чувства.

— Что ты имеешь в виду?

Она обернулась. Тиммонс мгновенно прочел на ее лице плохо замаскированное желание сбежать.

— Я хочу сказать, что между нами все кончено, — не поднимая глаз сказала она. — Навсегда.

Тиммонс ухмыльнулся.

— Да ты шутишь. Только не надо говорить мне, что ты совершенно серьезно намерена это сделать.

Она гордо вскинула голову:

— Да, именно это я и хочу сказать. Я совершенно серьезно намерена порвать наши отношения и больше никогда не встречаться. Ты должен раз и навсегда понять, что со мной нельзя так обращаться, я не могу простить подобного отношения к себе. Рано или поздно это должно было кончиться. Каждый раз случалось что‑то такое, что заставляло меня испытывать потом глубокое раскаяние и сожаление о том, что я сделала. А ты, — она кричала, все больше распыляясь, — всегда выходил сухим из воды, ты всегда чувствовал себя прекрасно! Что ж, Сантана сама разберется, она взрослая и самостоятельная, а ты при этом мог находиться в стороне. Но теперь эти времена закончились, все прошло. Между нами все кончено. Я больше не желаю поддерживать с тобой никаких отношений, ты должен забыть все, что между нами было. Считай это ошибкой с моей стороны, можешь быть довольным — я больше никогда не появлюсь в твоей жизни, это только усложняет все. Может быть теперь, после того, как мы расстанемся, ты станешь по–иному относиться и ко мне, но уже поздно, я больше не желаю терпеть.