Александра Полстон - Санта–Барбара II. Книга 1

— Она хотела обо всем забыть, а ты настаивал на своем, ты настаивал! Твоя жажда места привела ее в отчаяние. Если бы не твое упрямство, она бы никогда не оказалась на той крыше. Обвиняя меня, Мейсон… можешь обвинить веса мир. Давай! Это все равно ничего не изменит… Виноват ветер, сынок, ветер!

Выйдя из лифта, Мейсон по лестнице поднялся наверх и ступил на злосчастную крышу. Гигантские рекламные буквы отсюда уже убрали, остались только сварные конструкции, на которых они еще совсем недавно крепились. Ветер здесь был еще сильнее, чем внизу. Мейсона по–прежнему знобило. Подняв воротник пиджака, он зябко прятал руки в карманы.

Здесь это все и случилось. Здесь стояла Мэри. Здесь она спорила с Джулией и Марком Маккормиком, здесь она пыталась отстоять свое право быть счастливой. Ей это не удалось. Мейсон не хотел сейчас думать о том, что привело ее на эту крышу. Каждый из тех, кто был в этом замешан, утверждал совершенно противоположные вещи. У Мейсона было свое твердое убеждение относительно виновников того, что произошло с его любимой.

Если бы ему хватило силы духа и мужества, он бы привел в исполнение все, что задумал, по крайней мере в отношении Марка Маккормика. Однако… Мейсон был слишком мягким человеком, чтобы вот так, запросто, отправить на тот свет другого, хотя бы тот и был на все сто процентов виноват перед богом и людьми. Мейсон не ощущал себя палачом. Конечно, ему хотелось бы выглядеть благородным мстителем, но он поступал так не из‑за того, что желал выглядеть лучше, чем есть в глазах других. Так диктовала ему совесть, так говорили ему его внутренние убеждения. Однако, жизнь часто оказывается сильнее, и невозможность исполнить задуманное так же естественно, как и все прочее. Мейсон вдруг почувствовал какую‑то смертельную усталость. Покинув то место, где погибла Мари, он медленно подошел к краю крыши и посмотрел вниз. Там все было по–прежнему: жизнь шла своим чередом, по улице ездили машины, проходили, обнявшись, влюбленные парочки, никто не видел Мейсона и не знал о чувствах, которые он сейчас переживает. Никто не мог сейчас помочь ему, кроме его самого. После всего, что произошло, Мейсон остался один. Он уже не рассчитывал ни на чью помощь я не собирался делиться ни с кем своим горем. Он просто хотел отомстить. Не получилось… Что делать дальше.

Мейсон не знал. По его небритой щеке покатил горячая слеза. Он смахнул ее и испуганно оглянулся, словно боясь, что кто‑то увидят его минутную слабость Но спутником его был только ветер — не такой сильный, как в тот вечер, когда погибла Моря, но такой же свежий и прохладный. Вытерев предательски выкатившуюся из глаза слезу, Мейсон снова стал разговаривать сам с собой. Точнее, он разговаривал с Мэри, обращаясь к ней, как к собеседнику, находящемуся перед ним. Для него она по–прежнему была жива. Ему казалось, что она слушает его с молчаливым укором.

— Я не делал этого, Мэри… Ты же знаешь, что я не делал… Я никогда бы не сделал тебе ничего, что причинило бы тебе боль. Отец не прав, я не мог толкнуть тебя на это… Ты же знаешь, как я люблю тебя. Мы должны были быть вместе… Всегда… Я не мог позволить Марку все разрушить. Я просто не мог… Прости… Извини меня.

Мейсон, как ни старался, не мог сдержать слез. Они сыпались на черную холодную крышу, отскакивая от нее тысячами брызг. Но он уже не замечал этого. Он видел перед собой ее обрамленное густыми русыми волосами лицо, ее милую улыбку — да, именно так, с улыбкой на лице она каждый раз являлась к нему в его видениях — и разговаривал с ней, не получая ответа. Самое ужасное было в том, что она не могла ничего сказать, она только слушала. Она слушала и улыбалась, и это заставляло Мейсона рыдать все сильнее, позабыв обо всем. Он размазывал по щекам слезы рукавом пиджака, и сквозь судорожные содрогания лишь ветер слышал его слова:

— Я так виноват перед тобой, Мэри! Прости меня…

Он закинул голову к небесам, словно надеясь услышать доносившийся оттуда ответ:

— Мэри, что мне сделать для того, чтобы ты простила меня? Как мне замолить этот грех?

Не добившись от небес никакого ответа, Мейсон перевел опустошенный взгляд вниз и умолк.

Его вдруг охватило острое желание разом покончить со всем этим. К чему все эти переживания, страдания, боль, горечь, разочарование? Зачем жить с этим? Зачем смиряться с тем, что произошло и от чего уже никогда не уйти? Если никто вокруг не понимает его, если ему не удалось отомстить за ее гибель, если он остался один — может быть, лучше одним прыжком избавиться от всего этого непомерно тяжелого груза.

Он уже совершенно серьезно думал о том, чтобы броситься вниз с крыши, однако остановила трезвая и холодная, как сталь ножа, мысль: «Но ведь тогда я не смогу встретиться с ней там! Самоубийцы не попадают на небеса. Праведники не бывают самоубийцами, а ведь только праведников ждет рай! Мы все равно будем с Мэри по разные стороны… К тому же, чтобы сделать такое, не нужно много мужества. Мужество требуется для того, чтобы жить. Да, мне не повезло. Но невезение — это оправдание для бездарностей я трусов. Мне нужно взять себя в руки, мне нужно жить с этим, иначе я больше никогда не смогу встретиться с Мэри. Я должая оставить себе последнюю надежду увидеть ее там, в загробном мире». Он мысленно приказал себе отойти от края крыши, чтобы не возникало даже соблазна броситься вниз. Этот поступок не послужит ему оправданием ни в чьих глазах, не поможет я ему самому, а только добавит еще одну крупицу в общее море несчастий я горя. Если он считает себя мужчиной, настоящим мужчиной, ему нужно прогнать все эти нелепые мысли о самоубийстве и учиться жить снова. Да, ему будет нелегко, его ждут новые испытания и, наверняка, разочарования, неудачи… Однако все это — его путь. Он должен избрать его и идти по нему уверенно и спокойно, не забывая в душе о том, что ему пришлось пережить.

Еще несколько показавшихся ему неимоверно длинными минут он стоял на крыше отеля, неподвижно глядя в небеса. Мейсон словно прощался с надеждой скоро увидеться с Мэри. Как ни странно, боль и горечь немного улеглись. Может быть здесь, на этом месте, осталась какая‑то частица души Мэри, которая вселилась в вето, Мейсона, и стала поддерживать его желание жить.

В конце концов Мейсону даже показалось, что он увидел где‑то далеко за темными, наплывавшими с океана тучами, лицо Мэри. Он встрепенулся и протер глаза — уж не показалось ли? Однако спустя мгновение он понял, что это его собственный образ Мэри, который теперь всегда будет стоять перед его глазами, куда бы он ни шел, где бы ни находился, о чем бы ни думал…

Если есть в этом мире справедливость, то все виновные в смерти Мэри рано или поздно понесут наказание — утешал он себя. Пусть не он будет носителем миссии возмездия, пусть это возьмет на себя случай или провидение — как кому угодно это называть. Он, Мейсон, уже сделал все, на что был способен. Сейчас Мейсон, в отличие от того, что думал прежде, охотно допускал, что случайностей в этом мире не бывает, и что все подчиняется одному закону, одной силе. Вполне возможно, что это так.