Ленора Чу - Китайские дети - маленькие солдатики

– Да, – отозвалась она, – но в массаже сейчас большая конкуренция по Шанхаю. Многие мои старые клиенты уехали из города.

– Терпение, – сказала я, взывая к качеству, которое в Китае, похоже, никто не ценил. – Потихонечку пробьетесь.

Лорен глянула в окно нашей гостиной. Воздух в тот день был не очень загрязнен, солнечные лучи просачивались в комнату и посверкивали на блестках у нее на блузке.

– Есть надежда, – сказала она.

Моего двухлетнего сына Лэндона в «Сун Цин Лин» не приняли.

– Это я виновата, – сказала я Робу после того, как стало ясно, что я собственными руками ввергла нас в неприятности, из-за которых добыть справку о приеме не удастся никак. Я упорствовала из принципа, и из-за авторитарных замашек образования почва вновь ушла у меня из-под ног.

Наш детсад предлагает занятия для одно- и двухлеток под названием циньцзыбань , или детско-родительская группа. Это дорого – примерно шесть тысяч долларов в год за ерунду в виде двух занятий в неделю, – и многие считают его способом отъема дополнительных денег у родителей. Многие мои знакомые платили эти деньги, но к занятиям относились либо как к светскому времяпрепровождению, либо посещали как попало. Заметной прямой пользы ребенку от этого не было.

Я считала, что подобный расклад нравственно сомнителен.

К сожалению, замдиректора Си настояла, что я должна заплатить взнос за родительскую группу, чтобы застолбить место для Лэндона в дальнейшем, когда через год ему идти в садик по-настоящему.

Я восстала.

– Не хочу я отдавать его в сад раньше трех-четырех лет, – сказала я замдиректора Си. Мы натолкнулись друг на друга на Большой зеленке, когда я забирала Рэйни.

– Вы обязаны заплатить за детско-родительский курс, чтобы зарезервировать место на будущее, – повторила Си. К тому времени мы с Робом уже воевали против угроз, направленных на Рэйни в тихий час, – что его заберет полиция, – и я не намерена была сдавать моего второго драгоценного ребенка в «Сун Цин Лин».

Промотаем год с небольшим. Рэйни уже приспособился, мои сердце и ум договорились друг с другом, и мы решили остаться в китайской системе и в случае с Лэндоном. Я встретилась с замдиректора Си для продолжения беседы.

Глаза у нее сверкнули. Ой-ёй.

– Вы не платили за детско-родительскую группу, – сообщила она, пока вокруг нас на Большой зеленке бурлила толпа родителей. – Я вас предупреждала.

Преуменьшением было бы сказать, что я умоляла и канючила. Мы не знали, что ее предложение имеет срок давности, сказала я. Сообщила этой начальнице, что Лэндону больше некуда податься. Предложила оплатить задним числом все взносы за детско-родительскую группу. Привлекла подругу, чтобы замолвила словечко. Но администрация не сдавалась – даже после того, как я начала таскать Лэндона с собой, когда забирала его брата в конце каждого дня занятий. Такова была моя чахлая попытка эмоциональной манипуляции, но других рычагов я не нашла.

– Мамочка, а я тоже сюда буду ходить? – пропищал Лэндон, лохматый блондин с громадными карими глазами, и этот вопрос я передала замдиректора Си, пытаясь воззвать к ее человечности.

Замдиректора Си наблюдала, как Лэндон ковыляет по классной комнате старшего брата и носится по Большой зеленке, но взгляд ее оставался холодным, и вскоре она стала избегать меня. Через неделю администрация «Сун Цин Лин» приняла в садик сына наших американских друзей, которым я этот сад посоветовала. Мне словно оплеуху отвесили: наши мальчишки одного возраста.

Лэндон не пойдет в «Сун Цин Лин». Он начнет в двуязычном международном садике, похожем на «Викторию», куда мы все же не отдали Рэйни.

В последующие годы я еще задумаюсь, не следовало ли уступить Си, особенно учитывая, что у Лэндона не клеилось ни с дисциплиной, ни с китайским, для чего среда, в которой рос Рэйни, прокладывала ровный путь. Занятия Лэндона – с англоязычным и китайско-язычным учителями – имели мало общего с формирующими привычки устоями и высокими требованиями «Сун Цин Лин».

Зато Лэндон никаких разрешений ни на что не спрашивал.

В последний день в средней группе занятия завершились на несколько часов раньше.

Мы с Робом пришли, когда наш сын и пара сотен его однокашников сыпались по лестницам из классов и выплескивались на Большую зеленку. Они заполонили лужайку, зазвенели их голоса. – Фансюэлэ – уроки кончились! – Дэнво – подожди меня! Подожди! – Ици ваньба ! – Давай играть летом вместе!

Рэйни держал за руки двух одногруппниц – Дунгэ и Гуа-Цзы, и все трое неслись к краю Большой зеленки и кустам.

– Давайте искать червяков! – провопил Рэйни, вскапывая участок шоколадно-коричневой почвы и тяня за кончик шевелившийся розовый клубок червя.

– Ф-фу, – сказала Дунгэ, миловидная девочка в платьице цвета морской волны, морща нос. Гуа-Цзы тоже отшатнулась. Мама Дунгэ – тихая женщина-буддистка, вечно выделявшаяся в толпе фасонистых горожан «Сун Цин Лин». Сегодня она решила поговорить о лете.

– Вам нравится ходить под парусом? – спросила она, пока наши дети бесновались по кустам.

– Мы никогда не пробовали, – ответила я.

– Парусные прогулки – это здорово, – сказала она. – Дети могут учиться равновесию и в то же время физически тренироваться. – Я впервые слышала подобное описание этого досуга.

Шапито перевозбужденных детей и родителей двинулось к выходу. Охрана на воротах сняла мундиры, и я заметила улыбку-другую у этой фаланги мужчин, которые когда-то казались такими устрашающими. Глянула на Рэйни. Терпеливый вожак, он ухитрился преобразовать отвращение девчонок в любопытство – всего за десять минут, и Дунгэ уже держала червяка против света – проверяла на прозрачность. На расстеленных в траве древесных листьях лежала шевелившаяся кучка.

– Ладно, пошли звонить в колокол! – крикнул Рэйни, меняя курс, и полез на садовскую лазательную конструкцию – двадцатифутовые желтые шесты, соединенные между собой горизонтальными канатами. Красный металлический колокол висел на верхней перекладине, Рэйни схватился за веревку и дернул со всей мочи, вися в воздухе над нашими головами.

– Динь-динь-динь! Дон-дон-дон! – звонил Рэйни. – Фансюэлэ – уроки кончились! – завопил он своим сверстникам, которые все еще орали у ворот.

Дунгэ, плеща хлопковым платьицем на вечернем ветру, тоже полезла по канатам, вскинув лицо. Вскоре они уже звонили вместе.

– Последний день занятий! – вопил Рэйни с небес.

– Последний день занятий! – вторила ему Дунгэ, держась за веревку чуть ниже ладони Рэйни, и детский смех мешался со звяканьем и звоном.

На земле мама Дунгэ бубнила о заведенном у них с дочерью распорядке: они вдвоем слушают записи текстов Конфуция, Мэн-цзы, Лао-цзы и Чжуан-цзы.