Эльмина Отсман - Спорю с судьбой

Радости моей не было предела. Я чувствовала себя очень сильной. Перепаханное поле казалось черным, оно сливалось с небом, и мне казалось, что веду трактор не по земле, парю, как птица, по воздуху. В эту звездную весеннюю пору, оставшись впервые в жизни за рулем трактора одна, я могла вообразить все, что угодно, и даже это — я лечу.

Перебои в работе двигателя вернули меня на землю. Взглянула на приборы: они показывали, что в радиатор нужно долить воду. Остановила трактор, перевела его на малые обороты, схватила ведро и — бегом на речку за водой. Когда еще бежала с пустым ведром, слышала за спиной легкое тарахтение мотора, а возвращалась уже в тишине. Не сразу поняла, что случилось, только сердце сжалось в тревоге. Подошла ближе и заплакала от злости — двигатель заглох.

Что делать? Первая мысль — бежать за отцом. Но я представила его, исхудалого, уставшего, обросшего, с запавшими глазами — он не спал уже третьи сутки, и острая жалость к нему остановила меня. Надо завести мотор самой. Стала крутить рукоятку, а она не поддается. Сил не хватает. Я и так, и сяк. Ничего не получается. Тогда приспособилась по-другому — поставлю рукоятку в горизонтальное положение и вспрыгиваю на нее. Смотрю, стала поддаваться. Я — сильнее! И мотор заработал. Никогда потом рокот мотора не приносил мне столько радости, как в ту ночь. Сама я не пою, больше люблю слушать, как поют другие, но тогда запела.

Кончилась посевная. Мы вернулись в МТС. Приступили к ремонту. Я чувствовала себя бывалым трактористом. Только случай показал мне, как мало я еще знаю и как мне далеко до того дня, когда я действительно смогу назвать себя механизатором.

Как-то, когда я возилась у трактора, ко мне подошел директор МТС и, ткнув пальцем в какой-то прибор, спросил:

— Это что?

— Прибор.

— Какой?

— Манометр.

— А для чего он нужен?

— Не знаю.

— Какая же ты трактористка?

Жаркая волна стыда захлестнула меня. Я стояла перед директором растерянная, вся красная, не зная, в какую сторону смотреть.

— Да не обижайся ты, Эльмина, — сказал он. — Я не хотел тебя огорчить. Ты ни в чем не виновата. Учиться тебе надо. И тогда, уверен, ты станешь хорошим механизатором. Мы поможем тебе. Обязательно. Кончишь курсы и вернешься к нам.

Слова директора немного успокоили меня.

Но сбыться им не было суждено, Началась война.

Война вошла в нашу жизнь горькими событиями — потерей близких, родного дома, голодом и тревогой. Она проверяла людей на прочность, мужество, доброту и товарищество.

Все тяжелые военные годы, начиная с сорок первого, самого трудного года, когда приходилось отходить, оставляя врагу родную землю, все советские люди жили одной мыслью: «Наше дело правое. Враг будет разбит, Победа будет за нами».

Каждый знал, что она, победа, не придет сама собой, ради нее надо суметь пожертвовать многим, а если надо, и жизнью.

Сегодня, спустя десятилетия, мы по-другому воспринимаем события военных лет. Не переживаем их, а оцениваем, судим о них более объективно, более справедливо. Сегодня мы можем назвать каждого, вынесшего на своих плечах тяготы войны, героем и низко поклониться ему за подвиг, совершенный на ноле брани или хлебной ниве, за штурвалом самолета или у заводского станка. Мы низко кланяемся матерям, которые отправили своих сыновей на фронт, защищать Родину. Переживаем с одними радость возвращения сыновей и горе с теми, кто так их и не дождался.

Да, от военного лихолетья нас отделяют десятилетия. Но не ослабели в нас ни сила гнева к фашизму, ни сила любви к Родине. Вот почему выступают слезы на глазах и крепко сжимаются кулаки у тех, кто проходит по бывшим улицам белорусской деревни Хатынь, сожженной фашистами, долго потом отдается в сердцах колокольный звон над мертвой деревней. В городах и поселках страны никогда не вянут цветы у могил воинов, отдавших жизнь за свободу Отечества.

Можно сказать, нашей семье повезло — мы никого не потеряли во время войны, все остались живы. Но каждый прошел через суровые испытания.

Жили мы в двух километрах от города Луга в большой даче на берегу озера, в которой нам на всю семью отвели одну большую комнату. По воскресеньям я любила бывать в городе — ходить по магазинам, смотреть новые фильмы.

В то воскресенье, 22 июня, я, как обычно, собралась в Лугу. В городе я и узнала, что началась война. Видела вмиг посерьезневшие, озабоченные лица людей, слышала всхлипывания женщин. Но до меня не сразу дошел страшный смысл этого слова. Возвращаясь домой через лес, я села на полянке отдохнуть. Небо над головой было чистым и голубым, птицы чирикали в листве деревьев. Все вокруг было привычным и, казалось, вечно неизменным. «Война, наверное, скоро кончится, — думала я. — Наша армия задержит немцев на границе». Вспомнила советско-финскую войну, которая ничего не нарушила в нашей жизни.

Нет, я не испытала 22 июня 1941 года чувства страха. Думала об обещании директора послать меня учиться на курсы, почти до вечера бродила по лесу, мечтая о том, как я стану трактористкой.

А в понедельник, на следующий день, когда я пришла на работу в МТС, слово война стало для меня реальным. Только один день, а будто прошла целая вечность, настолько все изменилось. Так же стояли тракторы и комбайны, ожидающие ремонта, те же люди окружали меня, но не было привычных шуток, тишина как бы повисла над нами. Тяжелая тишина, такая наступает вдруг неожиданно в лесу перед грозой, когда птицы, громко пересвистываясь, замолкают, ветер стихает, и каждая травинка, каждый листок замирают в ожидании бури.

«Но ведь гроза не бывает вечно», — думала я.

В газетах искала подтверждения своей уверенности. Первые сообщения были оптимистическими. «Красная Армия не допустит, чтобы война пришла сюда», — утешала себя.

Но она пришла. Память четко сохранила этот день. Ясный, безоблачный. Мы с комбайнером Любой ремонтируем полотна комбайна под длинным навесом. Изредка перебрасываемся словами, работаем молотками. Вдруг где-то совсем рядом — оглушительной силы гром. Я успела только поднять голову, и красное марево ударило мне в глаза. Какая-то сила удержала меня на месте, не дала подняться, бежать. Люба же вскочила, прижалась к стене. И тут же у меня на глазах начала медленно сползать вниз. Я не выдержала, закричала. Прибежали люди. Любу ранило, ее увезли в больницу.

Так я узнала, что такое война. Сводки в газетах: «…авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населенных пунктов» стали для меня реальными, война грозила опасностью. С тревогой всматривалась я в небо. Чистое и голубое, оно не было больше спокойным. Днем мы все, кто еще оставался в мастерской, прислушивались к гулу самолетов, чтобы вовремя укрыться от налетов. Вечером уходили в лес. Там было безопаснее.