Эльмина Отсман - Спорю с судьбой

Их интерес к моей персоне был настолько активен, что они не поленились выйти со мной в поле. Встали, как зрители, в один ряд и внимательно, не обмениваясь даже репликами, следили, как я заводила трактор, как тронулась с места.

Потом также молча двинулись по борозде вслед за трактором. Сделав шагов сто, остановились. И заговорили все сразу. Что они говорили, я, конечно, не могла слышать — трактор громыхал сильно, но даже он не мог перекрыть шум, который подняли женщины и который остался позади меня.

Только доехав до конца поля, я почувствовала себя спокойно. Все это время, пока женщины наблюдали за мной, волновалась ужасно — как будто серьезный экзамен сдавала.

Деревенские быстро признали меня. Бабушка, у которой я жила на квартире, передавала мне слухи, что ходили обо мне на селе.

— Ну и работящая у тебя жиличка, — говорили моей хозяйке. — Лучше другого мужика пашет. Знать, далеко пойдет…

Все это она передавала мне вечером за сверхскромным ужином. Иногда на столе появлялся лишний кусок хлеба, несколько картофелин, кувшин молока. Это в знак симпатии, но больше, наверное, из жалости угощали меня женщины деревни.

Моя хозяйка чувствовала себя просто героиней, когда на радиаторе моего трактора заалел красный флажок.

— Наши-то бабы говорят, что мала-мала, а всех обогнала! — передавала она мне.

Не только я, вся наша бригада по итогам сева была в числе передовых.

Я особенно радовалась в ту осень нашим успехам. Летом я стала кандидатом в члены партии. Перед собранием очень нервничала и переживала: а вдруг не примут? Кто-нибудь один встанет и скажет, что я еще недостойна быть коммунистом, не заслужила, никаких подвигов не совершила. Когда меня попросили рассказать биографию, я от волнения не могла сразу начать — все слова вдруг вылетели из головы.

После собрания я еле дождалась, когда, приняв поздравления, смогу остаться одна и выплакать свои переживания. Тогда же я дала себе клятву, что постараюсь прожить жизнь так, чтобы всегда быть достойной высокого звания коммунистам.

После шестилетнего перерыва возобновилась моя учеба. Учиться, узнавать новое и как можно больше — это была моя главная цель в тот период. Осталась она и сейчас. Сколько раз я в душе проклинала свою леность в школьные годы, как часто мне не хватало элементарных знаний, широты кругозора. Сколько раз я вспоминала слова отца: «Учиться тебе надо, доченька, учиться».

Мой старший сын — уже студент Тартуского университета. Я радуюсь его успехам больше, чем своим. Но особенно остро мне запомнился далекий день, когда сынишка окончил первый класс и ему вручали похвальную грамоту. Я думала тогда, что эта первая грамота — свидетельство его тяги к знаниям. Чем больше он узнаéт, тем больше сможет отдать людям, сделать для Родины.

В Бокситогорской школе ФЗО я пыталась наверстать упущенное. К учебе относилась серьезно, как к партийному заданию.

Нас было много учеников, в основном девушки, приехавшие по путевкам в Бокситогорск. ФЗО готовило токарей, слесарей, механиков для машинно-тракторных станций.

Жить и учиться поначалу было негде. Начинали со строительства общежития, оборудования классов. И одновременно учились. Курс рассчитан всего на шесть месяцев, и время нельзя было терять зря. Дисциплину установили жесткую, военную. Даже на работу и с работы ходили в строю. И, как настоящие солдаты, пели песни. Запевала девушка по имени Тоня. До сих пор помню, как она начинала выводить сильным голосом слова:

Мы дружно подпевали. Может, и не очень красиво мы пели, но с большим чувством.

Конечно, 1943 год уже не был таким тяжелым, как 1941-й. Наши войска перешли в наступление. Уже часть оккупированной территории страны была освобождена. Но еще смертельным кольцом был окружен Ленинград. Приходили повестки с фронта о гибели мужей, сыновей, отцов. И нам, почти двадцатилетним девчатам, хотелось работать и учиться так, чтобы ускорить победу. Мы чувствовали себя частицей той благородной силы, которую рождают в сердце огромная любовь к Родине и ненависть к тем, кто посмел напасть на нее.

Весь наш выпуск направили в Ленинград. Мы ехали туда с большим волнением.

Как выглядит город после почти трехлетней блокады? Я уже видела разрушенные города и деревни: руины вместо домов, печные трубы вместо хат. Привыкнуть к этому было нельзя. Человек не может привыкнуть к разрушению.

Но Ленинград был не просто городом — это был город-герой, город-легенда. Город, который стал символом мужества, бесстрашия, силы духа человеческого.

Работать в таком городе — большая ответственность. Справлюсь ли? Одно дело — водить трактор по полям. Тогда и спрос с меня был маленький. Самоучка. А здесь? Диплом с отличием. Я должна его оправдать.

Первый раз в Ленинграде я была до войны, в 1940 году. Нас тогда командировали в карельские леса на уборку сена. Всего несколько часов провела я в этом легендарном городе — пока переезжали с одного вокзала на другой. Всего несколько часов, но они остались в моей памяти, как большой и светлый праздник.

Сейчас город выглядел совсем другим. Вскопанные под огороды скверы, пустые постаменты или укрытые ящиками знаменитые ленинградские памятники. Руины, спрятанные за фанерными декорациями домов, надписи, сделанные огромными буквами на стенах домов, предупреждающие об артобстреле, огромные стрелки, указывающие путь в бомбоубежище. Тусклые бесцветные купола соборов и церквей, белые кресты на окнах. Все это разом обрушилось на меня, вызвало растерянность, бесконечную жалость к людям, которые должны были жить в этом большом израненном городе, бывшем сказочно прекрасным, и гнев против тех, кто позволил себе посягнуть на эту святыню.

Мастерские, куда я получила направление, находились на улице Моисеенко в доме 43. Я пошла туда пешком. Трамваи уже ходили, но так редко и были настолько переполнены, что я не решилась ждать. И еще хотелось ощутить всей плотью своею, что я в Ленинграде, иду по ленинградской земле, чувствую дыхание героического города. Пока шла по улицам, обратила внимание, что почти не встречаю детей и стариков. Многие не выдержали голода, других вывезли на Большую землю.

Мастерские разместились в хмуром кирпичном двухэтажном здании. У входа меня остановил вахтер.

— Ты куда? — спросил строго. Что поделаешь, в свои двадцать лет я выглядела худеньким нескладным подростком, из-за этого мне приходилось переживать много неприятных минут. Меня не пускали в кино на вечерние сеансы. Парни, на которых я начинала уже заглядываться, обращались со мной, как с девчонкой. Вот и вахтер принял за школьницу.