Эльмина Отсман - Спорю с судьбой

Колонна прошла. Наступила тишина. После грохота машин она показалась особенно гнетущей. И темнота обступила нас со всех сторон.

Папе стало совсем плохо. Он уже и идти не мог. Положили мы его в сугроб на ватники. Парень остался с ним, а я отправилась на разведку — далеко ли до деревни. На наше счастье она оказалась близко. Взяли отца под руки, тракторы бросили и по сугробам медленно побрели к деревне. Добрались, а оно не легче. В деревне расквартирована военная часть. Прошли мы вдоль и поперек — ни одного свободного дома. Пришлось всю ночь на скамейке просидеть на КП.

Девять дней мы провели в этой деревне. Ждали, пока поднимут мой трактор. За это время отец поправился, и мы снова двинулись в путь.

Весна застала нас в Череповце. Я и не заметила, как она пришла. Весна — мое любимое время года. Я всегда с нетерпением жду ее. Мне нравится слушать журчание вешних вод, чувствовать, как набирают тепло солнечные лучи. Весна для меня — обновление жизни. С ее приходом я жду приятных неожиданностей, приятных изменений в жизни.

Но первая военная весна была суровой и жестокой. Организм отца, ослабленный голодом, бесконечными простудами, не выдержал, отец слег. Его положили в больницу. Целый месяц был он на грани жизни и смерти, а я не могла быть все время рядом. После зимнего перехода тракторы пришли в самое плачевное состояние: шесть совсем пришлось разобрать на запасные части. Вместе со мной на ремонт стал ходить и Вельтан. Мы с ним как рабочие получали карточки. Мама же с Юлечкой полностью зависели от нас.

Летом пришел приказ о возвращении пашей тракторной колонны снова в Хвойнинскую МТС. Тихвин освободили.

Папа к этому времени уже поправился. Жизнь постепенно начала налаживаться.

Возвращались мы по железной дороге. Тракторы погрузили на платформы, мы с отцом ехали вместе с ними. Договорились, что на следующей станции мама с Вельтаном и Юлечкой будут нас ждать. Какой же объял пас ужас, когда состав прогромыхал на полном ходу мимо этой станции! На краю платформы я увидела своих родных. Маленькой группкой стояли они, прижавшись друг к другу. Рядом — жалкие узелки с пожитками. Они растерянно искали нас глазами в мчавшихся мимо вагонах.

— Мама, мама! Мы здесь, мы вернемся, жди! — я кричала изо всех сил, но стук колес заглушал мои слова. Уже и платформу давно не было видно, а я все кричала:

— Мама, мамочка!..

Отец сидел рядом и молчал. После болезни он чувствовал себя еще очень слабым. Его всегда такое спокойное лицо с ласковой улыбкой было непривычно печальным. Я, чтоб он мог меня лучше слышать, кричала ему в самое ухо:

— Мы должны за ними вернуться! Папа, ты слышишь? Должны! Они пропадут без нас. Мы потеряем их так же, как Магду и Минду.

Отец не ответил. О чем он думал в эту минуту? Может, о том, что он плохой отец, плохой муж, не смог уберечь детей, о том, что так мало дал маме? Прошло ужо больше года с начала войны, а мы ничего не слышали ни о Магде, ни о Минде. Где они? Что с ними?

У нас не принято было в семье жаловаться на судьбу. Все испытания, которые выпадали на нашу долю, мама принимала покорно, как ниспосланные свыше. А теперь и отец, обычно никогда не унывавший, все неприятности сводивший к шутке, стал вздыхать все чаще и чаще.

Поезд уносил нас от родных, и я представила на какое-то мгновение, что никогда их больше не увижу. Мне стало страшно, и я заплакала. Заплакала навзрыд, сотрясаясь всем телом. Прижалась как можно ближе к отцу, а он, как бывало в детстве, осторожно и нежно гладил меня по голове.

Но все обошлось благополучно. На следующей станции папа сошел и отправился пешком за мамой и детьми. Целую неделю я прожила в страхе — вдруг они не вернутся и я останусь совсем одна? Только работа в MTС по четырнадцать — шестнадцать часов в сутки спасала меня от горьких мыслей. Прошла неделя, и мы снова собрались все вместе.

Началась уборочная страда. Только хлебá уже нельзя было сравнить с теми, какие мы убирали в августе сорок первого. Тогда они стояли высокие, полновесные. Сердце сжималось от жалости, когда проезжали мимо неубранных полей. Сейчас, наоборот, старались подобрать каждое зернышко, но урожай все равно был никудышний.

В уборочной 1942 года мы участвовали всей семьей. Папа — комбайнером. Мама — у него помощницей. Вельтан — трактористом. Работа в Хвойнинской МТС не прошла для моего брата бесследно. Нам же в паре с одной девушкой доверили агрегат — трактор с молотилкой.

Работа у нас не клеилась. Я знала мало, а она — еще меньше. Машина как будто чувствовала мою беспомощность, то и дело выходила из строя. Начинала ремонтировать — инструмент падал из рук. Однажды сильно поранила палец. Шрам сохранился у меня до сих пор. Он — как воспоминание о моей первой самостоятельной работе, о моих первых неуклюжих шагах.

Было трудно, приходилось все делать самой (отец работал в дальних колхозах), но эта вынужденная самостоятельность заставляла преодолевать робость перед машиной, неумелость, учила понимать, чувствовать ее. Я словно начинающий пловец, которого бросили в воду на середине реки и сказали: «Плыви»! — училась плавать не постепенно, шаг за шагом, а сразу.

В те военные годы многим приходилось начинать, как мне. Без подготовки женщины, дети садились на тракторы, вставали к станкам, спускались в забои шахт. Иначе было нельзя. Мы хорошо понимали это. Понимали, что не имеем права чего-то не уметь, не справиться, отступить. Знали, что не только наша жизнь, наша семья, наш дом в опасности, — наша страна требует защиты. И мы забывали об усталости, собирали все свои силы в кулак.

Весну 1943 года я встретила уже более уверенно. Во-первых, я окончила курсы механизаторов. Во-вторых, прибавилось опыта. Правда, удостоверения мне так и не выдали/ но знаний прибавилось.

Нас в МТС было всего восемь девчат-трактористок. Перед посевной Дуся Иванова, самая решительная и смелая из нас, как-то к концу работы обошла всех девушек. Подошла и ко мне.

— Элля, хочешь работать в моей бригаде?

Я неопределенно пожала плечами.

— Мы создаем женскую бригаду. — Дуся не отступала. — Понимаешь, будем работать одни, без мужчин. Думаешь, не справимся? Еще всех обгоним. Соглашайся быстрее.

Так я стала членом женской тракторной бригады, которую возглавляла Дуся Иванова. Закрепили за нами четыре трактора. Работали мы по две смены. Меня назначили в смене старшей. Для меня это было лестно — ведь я была самой юной, а из-за своей худобы выглядела совсем девочкой.

В деревне, где мы должны были работать, нас вышло встречать все местное население — женщины и дети. Отнеслись к нам сначала с недоверием, а ко мне — с особым.

— Господи, совсем девчонки, — причитали женщины. — А эта-то — тощая, в чем душа только держится. И такой машиной должна управлять! Осилит ли?