Клара Фехер - Желтая лихорадка

Или дело доктора Михая Рабиана, которого Сольнокский областной суд осудил на четыре месяца лишения свободы (условно) и на два года — водительских прав после того, как он в пятый раз был задержан в пьяном виде за рулем. Приговор до глубины души возмутил Кати. Так сколько же раз пьяный доктор садился за руль, если его только задерживали пять раз? Сто? Тысячу? Всегда? И почему не отняли у него права во второй, в третий раз? В интересах всех участников дорожного движения нужно навсегда лишать тех, кого неоднократно задерживали пьяными за рулем, водительских прав. Пусть пьяница сидит дома, беседует с любимой бутылкой.

Катины «Окна» по вторникам и четвергам очень популярны. Сотнями приходят на них отклики читателей с новыми случаями, достойными описания.

Кати спешит в душ. Но и стоя под ледяными струями, и причесываясь, и за чашкой кофе она постоянно думает о своих «Окнах», формулирует, редактирует статьи. Сейчас она одна в квартире, Иштван позавтракал и умчался в институт.

Кати уже за машинкой, торопится зафиксировать «написанную в голове» заметку об учительнице, пожаловавшейся на чиновника из Бюро путешествий «ИБУС», который не только не выдал группе из тридцати пяти школьников льготных билетов для турпутешествия в дни каникул, но еще и хамил при этом.

У Кати прямо-таки гипертрофированное чувство жалости, сострадания к чужому горю. Помнится, еще в раннем детстве, когда ей было года четыре-пять, а младшему братику, Йошке, — три, после очередной маминой сказки, где неизменно действовали три разбойника, три храбрых принца, выдержавших три испытания, маленькая Катица спросила свою молодую красивую маму: будет ли у них еще один, третий ребеночек — братец или сестрица? Засмущалась мама, зарделась и с улыбкой ответила: «Не знаю, Катица, нас вот, видишь, с папой и вами, уже четверо… Но, конечно, — задумчиво добавила она, — если бы мы сейчас услышали, как маленький-премаленький младенчик плачет под окном, замерзая на снегу, мы не дали бы ему погибнуть, отворили бы дверь, взяли бедного ребеночка к себе». И в то же мгновение Кати вдруг увидела, что вокруг нее столпились взрослые, трясут ее, протирают личико уксусной водой, наперебой спрашивают: «Что случилось, где болит?» — и умоляют вымолвить хоть словечко. А Кати не могла тогда ничего объяснить, она и сама-то лишь много лет лет спустя поняла, что от природы наделена чудесным даром — способностью перевоплощаться в другого человека. И что тогда, находясь в теплой комнате, она не просто вообразила себе ребеночка, замерзающего на снегу, — для нее исчез весь мир вокруг: и теплая печь, и половик у порога, и банка грушевого компота на столе, и мама с братиком Йошкой. А сама она стала этим крошечным младенцем, лежащим на снегу, ее маленькие ручки-ножки посинели, закоченели от стужи, а животик втянулся от голода, и она, Кати, залилась криком, задыхаясь от плача, умоляя о помощи. С той поры она постоянно сражается со злом. Вот и сейчас она уже не Кати, журналистка, ведущая рубрику «Окно», а та самая учительница, что протестовала в Бюро путешествий против безразличия и хамоватости юного чиновника.

Кати печатает новую заметку. Она уже забыла историю с детскими льготными билетами, теперь она вместе с будущей молодой мамой Хорватне возмущается поведением доктора Рудольфа Химеша, участкового акушера-гинеколога. Хорватне с минуты на минуту ждет первенца. Она прилежно ходила на ежемесячные консультации, каждый раз платила доктору по пятьсот форинтов за визит. «Завтра я уезжаю в отпуск», — с улыбкой сообщил ей доктор Химеш и в очередной раз положил в карман полтысячи. Разве не мог он месяца за два до ухода в отпуск передать будущую маму Хорватне другому врачу? Ведь бросить молодую женщину накануне родов — разве это не такое же преступление, как оставить без помощи сбитого машиной пешехода? И теперь она, Кати, и есть та самая молодая женщина, еще недавно спокойно и радостно ждавшая своего первенца, а теперь испуганная, растерянная… Но она и журналистка, страстно требующая соблюдения этических норм.

Однако пришедшие к ней письма с жалобами она не только обнародует и прокомментирует, а поможет и делом. Она звонит в Бюро путешествий, выслушивает агрессивные возражения («Не ошибается тот, кто ничего не делает, что у вас, газетчиков, из-под пера одни только шедевры рождаются?») и наглые протесты («Как это дело вообще к вам попало? Почему жалобщица не пришла ко мне?»), узнает, что молодой человек, отказавший в льготных билетах, «ну, может быть, чуточку был нетерпелив по отношению к пассажирам, но вообще он очень хороший работник» и что разницу в стоимости билетов школьникам перешлют.

Кати звонит Агнешке по поводу поступка доктора Химеша. «Какая же я свинья, — думает она, набирая номер, — раз в тысячу лет удосуживаюсь позвонить подруге, и только если нужна ее помощь». («Как некрасиво, — думает в другой раз Агнеш, набирая Катин номер, — что я названиваю ей, только если у кого-то из моих больных неприятности». Но ведь дружба потому и называется дружбой, что во фразе «Как дела? Можешь помочь?» заключен и такой смысл: думаю о тебе, верю в тебя, во всем на тебя рассчитываю, и мой звонок означает, что снова замкнута цепь, по которой течет ток нашей привязанности друг к другу.)

Кати кладет трубку. Агнеш дает распоряжение: немедленно положить оставленную доктором Химешем на произвол судьбы роженицу в родильное отделение больницы Святой Каталины.

Какая же я счастливая! — снова думает Кати. Иштван вырос хорошим человеком, стал талантливым историком. И Яни — такой милый, ласковый. Лишь иногда кольнет в сердце: а ведь был когда-то в ее жизни другой человек, Иштван Ач, но его унесла война…

Едва открыла дверь редакции — секретарь главного поспешила ей сообщить:

— Шеф дважды спрашивал о вас, идите прямо к нему.

Главный принял вежливо, указал на кресло подле журнального столика. Сам сел напротив. На столике между ними — толстая папка. Колтаи развязывает тесемки.

— Я пригласил тебя в связи с «Окнами». — Он вытаскивает из досье длинное письмо и целую пачку газетных вырезок. Это Катины «Окна».

— Письмо «сверху». Твоя последняя статья о некоем Михае Рабиане очень не понравилась «там».

— Правда? — удивляется Кати. — И почему же?

— Вот ты пишешь: «Именем детей, больных, всех пешеходов и других участников дорожного движения, именем всех, кому грозит опасность, я с возмущением требую: ни через два года, ни через двадцать лет не возвращайте Михаю Рабиану водительские права».

— Кто это подчеркнул?

— Прочти, и все поймешь. — Он протягивает ей письмо.

«…обращаю внимание Ответственного редактора газеты на то, что оснований, вытекающих из положений действующего законодательства, для лишения д-ра Рабиана водительских прав нет. Вообще же мы просмотрели рубрику «Окно» за последние месяцы и пришли к выводу, что помещенные в ней публикации часто не попадают в цель, страдают преувеличениями, противоречат действующим правовым нормам и потому вызывают недоумение и недоверие. Заметка о д-ре Рабиане явно вредная. Просим уважаемое руководство редакции предупредить свою сотрудницу Каталину Андраш, чтобы, если она в дальнейшем намерена касаться правовых вопросов, обращалась к ведущим юристам нашего Главного управления, которые всегда готовы дать ей нужные консультации…»