Клара Фехер - Желтая лихорадка

Докторша долго слушала его. Седенькая такая, худенькая. В летах уже, не намного моложе меня.

— Вот здесь, за грудиной, не побаливает иногда?

— Нет.

— А когда поднимаетесь по лестнице, одышка бывает?

— Нет.

— Но что же у вас такое случилось?

— Ничего, — быстро ответил я. — Даже насморка никогда не бывает. И у жены моей… Она завтра к вам придет.

— Да нет, я не о том, — как-то странно, кисловато улыбнулась доктор. — Я хотела спросить, зачем вам все это нужно?

— Важное задание. Нужно для фирмы.

— Да-да. Но вы понимаете: климат-то! И опять же риск, связанный с большим количеством прививок. Оспу можно было бы и не прививать, но едущим в этот регион я и ее советовала бы повторить. Противотифозную, от холеры. И от желтой лихорадки. Вы представляете себе, что это за прививка?

— У меня три дочери.

— Да, понимаю. Ну тогда удачи вам. С этой бумагой пойдете на прививки.

Спускаясь вниз по лестнице, я снова принял нитроглицерин. Ладно. Это мои два последних пенгё. Попробую и я сыграть.

А свадьба — вот был цирк-то!

«Ты же сам хотел», — читал я в упрямых взглядах дочерей. Даже как зовут женихов, я толком не запомнил, не говоря уж о том, кто из них чем занимается. Глядя на стоявших вокруг, я тоже мог только гадать, кто из них сваты, кто шурины, сватьи и отныне — мои племянники. Илонка была бледна как смерть и молчалива. Нет, я и теперь не понимаю, как это все получилось. У Юдитки под глазами черные круги. Только однажды она смотрела так на меня: когда я в первый раз вел ее в детский сад. «Не оставляй меня тут! — рыдала она. — Мне здесь плохо, не оставляй меня». Она уткнулась заплаканной мордашкой в мое пальто, цепляясь дрожащими ручонками за рукав, я с трудом оторвал от себя ее маленькие цепкие пальчики. И потом каждое утро поднимал ее в пять, в половине шестого тащил в садик, а она и во сне вскрикивала. По вечерам мы ворчали на них, потому что они долго не могли угомониться, мешали нам смотреть телевизор. Мы считали, что они получают от нас все, что нужно: обувь, учебники, мороженое, магнитофон… А теперь вот стоят они, три мои дочери. Что же я творю или я совсем с ума спятил? Несколько недель ушло на беготню: делал прививки, меня трясла лихорадка, на коже вздувались волдыри, а я как дурак все ждал, не спросит ли хоть одна из моих девочек: папа, тебе очень больно? Или сядет рядом и попросит: папа, покажи на карте, куда вы поедете? Но они будто ошалели от счастья и думали только об одном — трехкомнатная квартира в центре будет свободна, и у каждой из них будет наконец отдельная комната, где они смогут делать все, что им вздумается… И тогда я сорвался, я завопил, словно сумасшедший:

— Так не может продолжаться, я хочу поговорить с вами, и поговорить серьезно, а не так, когда вы стоите в плащах, подперев плечом притолоку, спешите, поглядываете на часы, лишь бы поскорее сорваться с места… Если с вами говорят, то извольте… И ты, Илонка, тоже перестань отмалчиваться, мне не святая мученица нужна, а верная жена, понимающая, что нам надо вместе привести в порядок дела и… Отцы и дети никогда не понимали друг друга. Разве смогу я объяснить вам, что такое голодать, мечтать о куске хлеба или тарелке супа? Вы просто не поймете меня. Как я не понимал своего отца. Помню, отцу было еще только пятьдесят, но он уже крошил себе хлеб в суп: у него повыпадали зубы и не было денег на зубного врача. Я даже не понимал, как еще молод мой отец и что он тоже мог бы с хрустом откусывать жесткое яблоко и жевать мясо, а он довольствуется кашей и размоченным в супе кусочком хлеба… Ладно, я не к тому… Мы с мамой уезжаем сейчас на целых четыре года. Оставляем вам эту трехкомнатную квартиру. Можете делать здесь что угодно, но только не превращайте ее в притон. Может, потому, что мне уже сто тысяч лет, я не люблю этих завываний бит-музыки, и я не хочу, чтобы здесь, в моем доме, поселился длинноволосый павиан и, столкнувшись со мной в дверях, даже не поздоровался. Юдит, тебе скоро двадцать пять, Аги и Кати, вам уже тоже за двадцать, это правда — отдельных квартир мы для вас не сумели построить, наверное, поэтому вы и не можете выйти замуж. Хотя, конечно, когда мы с вашей матерью… у нас не то что квартиры, угла своего в чужой квартире не было. Теперь на четыре года квартира ваша, а мы в конце лета уедем. Четыре года вы можете жить здесь — квартира уже оплачена — и копить деньги. Работайте, экономьте, копите. Мы с мамой тоже будем копить. Приедем — привезем доллары или золото и бриллианты магараджи. Купим общими силами дом, попробуем к нему что-то пристроить, посмотрим, какую мебель добавить… Я же не спрашиваю вас, ей-богу…

Что может спросить отец у своих молодых дочерей?! Я поперхнулся, смешавшись. Девочки спокойно смотрели мне в глаза, ожидая, что я скажу еще.

— Одним словом, я знаю, что в наше время не бумажка важна, не она связывает двух людей на всю жизнь, но все-таки я не хочу, чтобы вся улица чесала языки о хорватовских дочках… В этой квартире могут спать только ваши законные мужья, а не так, кому вздумается. Нам с мамой хотелось бы познакомиться с вашими женихами, избранниками, ведь мы могли бы дать вам совет, предостеречь… Ну конечно, если вы надумаете замуж, когда нас тут уже не будет, тогда…

Молчание. Смотрят на меня, и меня все сильнее охватывает замешательство. Что я говорю? Женихи… предостеречь! Кого, от чего, как?

После трех минут молчания Кати, округлив глаза (темно-синие, умные, чистые), с невинной улыбкой спрашивает:

— Совещание окончено? А то я хочу еще успеть на детектив.

Через неделю Кати объявила, что помолвлена и скоро приведет показать, представить нам своего избранника. На пасху две другие дочки тоже преподнесли мамочке сюрприз, сообщив, что и у них есть по жениху. У Илонки голова пошла кругом от счастья. В один день сыграем сразу три свадьбы — букеты гербер, праздничный обед в «Золотом барашке» на Чиллагхеди (один из моих будущих сватов, имя его я не запомнил, знаю только, что он в тамошнем кооперативе, сказал: отличное местечко). Заведующая бюро по регистрации браков, приняв заявления на тройную свадьбу, пришла в восторг. Сказала: такого еще не было в ее практике — чтобы три сестры одновременно выходили замуж. По этому случаю она напишет специальную речь.

Илонка, растрогавшись, сообщила девочкам, что мы всем им оплатим двухнедельное свадебное путешествие: Матрафюред, Шопрон, Балатон — на выбор, кто куда пожелает.

— Аги, — сказал я, взяв дочку за руку, — что это вы все вместе? Не пожалеешь потом, хорошо все обдумала? Замуж выходят не на один день — на всю жизнь.

— Да, папа.

— А кто этот твой Лайош? Давно вы с ним знакомы?

— Какая разница? Согласен взять меня замуж — и ладно. В основном потому, что у себя дома ему жить уже невмоготу. А снимать комнату — это две тысячи в месяц.