Дженн Беннет - Звезды в твоих глазах

Он поднимает на меня глаза, его лицо искажается от боли.

– Но сегодня мама нуждается во мне больше, – довожу свою мысль до конца я и поворачиваюсь к нему спиной.

Выходные мы проводим у маминых родителей в Окленде. Они живут в небольшом доме в роскошном квартале, где все платят ландшафтным дизайнерам, чтобы те содержали в порядке их лужайки. С одной стороны, это конечно же мило, но с другой – скучно, поэтому уже совсем скоро мне не сидится на месте и я готова отдать швартовы. Иногда мне кажется, что моя жизнь не движется вперед, а повернула вспять. Будто мы пошли на войну, сражались и проиграли.

Бабушка Эстер постоянно нас кормит, и от этого маме, похоже, становится лучше. Она сломалась не совсем, чего я очень опасалась, но много плачет, и от этого плачу уже я. А от разговоров на корейском, которые ведет с ней дедушка Сэм, меня одолевает чувство полного бессилия.

Все превратилось в хаос. У меня больше нет дома. Наша семья развалилась. Все мое будущее повисло в воздухе. И я отчаянно тоскую по Леннону. Хотя домой из Кондор Пик он добрался без приключений, хотя мы с ним постоянно обмениваемся сообщениями, а время от времени, когда мне удается от всех улизнуть, говорим, это совсем не то.

Мне не хватает его, как никогда в жизни.

Не хватает его глубокого голоса и мрачного чувства юмора. Не хватает лица и ощущения покоя, которое охватывает меня, когда он рядом. Не хватает его объятий и трепетных пальцев, которыми он гладит меня по спине. Не хватает до такой степени, что мне физически становится плохо.

Не хочу больше ни есть, ни спать, ни смотреть кино. Хочу лишь вернуться домой и увидеть Леннона. Только вот не знаю больше, где мой дом. Думаю о том, как мы провели этот год, избегая друг друга, и каким это было расточительством. И даже не понимали, как нам было хорошо, когда мы жили совсем рядом. Какими же для этого надо быть дураками. Как бы мне хотелось стереть этот год и начать все сначала. Не дать ему пойти в отель снять этот номер. Сделать все, чтобы отец перестал изменять, рушить бизнес и подрывать нашу репутацию, ведь бабушка Эстер говорит, что именно из-за него у мамы возникли проблемы с банком перед тем, как я отправилась в поход. Он не только тайком потратил на своих пассий все сбережения моих родителей, но еще и взял кредит. Поездки. Номера в отелях. Дорогие рестораны. Подарки. Он жил на широкую ногу, в то время как мама пыталась сохранить бизнес на плаву.

Бабушка с дедушкой говорят, что хотят через суд заставить его вернуть все деньги, вложенные ими в клинику. Бабушка Эстер уверена, что судья без проблем позволит маме оформить надо мной опекунство, если отец станет против этого возражать. Но он не будет, и это хорошо. Но то, что он не будет, заодно и плохо. Я никак не могу определиться в своих чувствах к нему, устала об этом думать и совершенно обессилела оттого, что мою жизнь накрыла пелена неопределенности.

Долго так продолжаться не может, эту плотину где-то обязательно должно прорвать.

И во вторник утром оно так и выходит.

Все меняется.

Мне не сидится на месте, немного донимает меланхолия, я смотрю, как Андромеда безучастно лежит на своей подстилке, слишком маленькой для нее, а неугомонные собаки бабушки Эстер безуспешно пытаются с ней поиграть. Когда в дверном проеме появляется мама, я думаю, что она опять пришла посмотреть, как там моя крапивница, потому что наблюдает она меня, как настоящий врач.

Но до моей аллергии маме нет никакого дела. У нее на лице странное выражение. Что-то типа счастья, но не без примеси злости. Счастливая злость. Счаслость.

– Собирай вещи, – говорит она, – мы едем домой.

– К папе?

– Отец со своей очередной любовницей переехал в Сан-Франциско. Мы едем домой, меняем замки, а потом я что-нибудь придумаю, чтобы клиника работала без него.

Ее слова звучат слишком уж здорово, чтобы быть правдой.

– А у тебя получится?

– Зори, у меня, черт возьми, получится все, что я захочу! – отвечает она, и ее голос вдруг звенит уверенностью и оптимизмом. – А хочу я вернуться на Мишн-стрит, стать лучшим специалистом по акупунктуре в районе залива Сан-Франциско и вырастить дочь – будущего астрофизика. Именно этим я, нахрен, и собираюсь заняться.

– А когда займешься, тогда, вероятно, будешь говорить увереннее, – с улыбкой шепчу я.

И впервые после того, как мы погрузились во весь этот хаос, она тоже улыбается. Лишь на какую-то секунду.

– Да, – признает она, – уверенности у меня нет. Пока нет. Но надо верить, что в один прекрасный день она появится. И появится не у меня, а у нас. Выработаем план и перейдем к действию – вот с чего мы начнем.

От ее слов у меня в голове что-то щелкает, и я начинаю кое-что понимать.

Планирование не может тебя от всего спасти. Перемены неизбежны, и неуверенность надо воспринимать как данность. И если ты планируешь до такой степени, что уже не можешь без плана, ничего веселого от жизни не жди. В мире нет таких календарей, ежедневников и списков, способных спасти, когда тебе на голову обрушивается небо. И я, возможно – только возможно, – использовала планирование не столько в качестве механизма преодоления, сколько как предлог, позволяющий избегать всего, что не поддается контролю.

Но это еще не значит, что готовиться в целом плохо. Планирование может оказаться полезным, когда ты выходишь из подземелья совсем не там, где было надо, и должен придумать, как встать обратно на нужный путь.

Когда тебе не остается ничего другого, кроме как постоянно ставить одну ногу впереди другой и двигаться вперед.

– У нас все будет хорошо, – говорит мама.

Я ей верю и отвечаю:

– Ладно, давай составлять план.

Я хотела только одного – поехать домой и увидеть Леннона. А Макензи, как назло, именно сейчас оставили «Игрушки на чердаке» на дежурную помощницу, а сами укатили в город к друзьям – каким-то престарелым панкам, знавшим отца Леннона. Мне хочется кричать. Я должна его видеть. Это не прихоть. Это потребность. Да, знаю, мы провели порознь целый год и пара дней, по идее, ничего решать не должна, но это не так. Мне больно.

В какой-то момент Леннон думает сесть в поезд компании, обслуживающей территорию в районе залива Сан-Франциско, пересечь мост между городом и Оклендом и встретиться со мной. Но потом мы решаем лучше подождать, пока он в четверг не вернется домой, чтобы у нас была возможность устроить взаправду настоящее свидание. Смешно, но у нас их еще не было никогда.

Пока же Леннон покупает билеты на концерт, который устроила в Сан-Франциско какая-то непонятная, безнадежная группа, а я постоянно занимаюсь делами. Бабушка Эстер на пару дней остается с нами, чтобы заняться, по ее собственному выражению, чистилищем. Нет, на этот раз это не название фильма ужасов, хотя вполне могло бы им стать, а бесконечная, многочасовая работа по избавлению от всего, что мешает нам двигаться вперед.