Наталия Гуревич - История «Бродячей собаки». Золотая тусовка Серебряного века

"Пантомимы и картины исполняе м без причины..."

В конце 1911 года Гумилев окончательно рассорился с Вячеславом Ивановым и перестал бывать "на башне", где с 1905 года по средам цвет петербургской мысли цвёл так буйно, что по городу ходили слухи самые ужасные.

В действительности было примерно так, как записал, планируя, у себя в дневнике Вячеслав Иванович:

Каждая вечеря должна заранее обдумываться и протекать по сообща выработанной программе. Свободное общение друзей периодически прерываться исполнением очередных нумеров этой программы, обращающих внимание всех к общине в целом. Этими нумерами будут стихи, песня, музыка, танец, сказки и произнесение изречений, могущих служить и тезисами для прений; а также некоторые коллективные действия, изобретение которых будет составлять также обязанность устроителя вечера… .

Мережковский, Судейкин, Брюсов, Маковский, Блок, Городецкий, Добужинский, Мандельштам, Ахматова, Бердяев, Белый, Мейерхольд и еще десятки имен могут с полным основанием значиться на мемориальной таблице под словами "Здесь в период с 1905 по 1912 годы регулярно бывали..." . Михаил Кузмин вообще месяцами жил у Иванова. Вот он в 1908 году сидит на крыше "башни":

Кузмин на крыше башни

А вот приблизительно такое общество собиралось "на башне". Вооон они, Гумилев и Ахматова, в верхнем ряду стоят между дурачащейся дамой и усатым барином. Фото 1913 г.:

общество

Однако в 1911 году собрания у Иванова уже не были такими зажигательными. Никто больше не наряжался в "хитоны" и "пеплумы". Общество постепенно увядало. На этой минорной ноте Гумилев отпал от Иванова, от символизма, от мифологизации искусства, от журнала "Аполлон". Примахались ему тирсы.И решил он издавать свой собственный журнал - "Черное и белое". В феврале 1912 года вышел первый номер, а в марте - последний.

В первом номере поведали о "Бродячей собаке":

Приют находился в подвале на Михайловской площади, 5. Это артистическое кабаре “Бродячая собака”. Там, на заднем дворе он (бродяга-поэт) скользит по ступенькам и сходит вниз, в неприглядный с виду подвал, где на дверях предупредительно начертано бесхитростное слово “ТУТ”. Он подвергается строгому контролю и только по удостоверению того, что он действительно подобен псу бродячему, он пропускается внутрь. И приблудший, спеша расписаться у дверей в книге полсаженным пером, безрассудно ввергает свое бытие в поток художественного веселья. Проголодавшись (подобно бродячему псу), он устремляется в буфет, где за ничтожную сумму полу- чает всякую снедь и питье, и сам сварив себе сосиски на плите, находящейся тут же под рукою, усевшись на плетеную табуретку, за маленький столик, временно отдыхает, слушая оратора с трибуны, находящейся под сводом, или хохоча над экспромтными выступлениями с эстрады своих же товарищей “бродячих собак”. Таков подвал “Бродячей собаки” – ответвление интимного театра. Во главе этого милого учреждения стоит группа талантливых молодых артистов, писателей, художников. И Подвал этот является необходимым приютом Истинно художественного Петербурга.

Не могла редакция журнала "Черное и белое" обойти вниманием место, куда ежедневно приходила всем составом после праведных трудов на благо акмеизма. Принимали в "Собаке" не только по средам, как "на башне" у Иванова; регулярно случались еще и "субботы", а нерегулярно - "понедельники", "вторники", "четверги", "пятницы" и "воскресенья". Тогда устраивались объявленные и необъявленные вечера с более или менее разработанной программой. День за днем - маскарады, поэтические вечера, театрализованные представления, лекции, диспуты, бенефисы, танцевальные спектакли, ночи музыкальных имровизаций и спонтанной декламации, в крайнем случае, праздничные банкеты, и совсем уж в крайнем случае - обыкновенные застолья. И почти каждый вечер в зале Пётр Петрович Потёмкин, человек двадцати пяти лет, громадного роста, силач, борец, пьяница и дебошир (по воспоминаниям Ахматовой), а также отличный шахматист, "сатириконовец", поэт, о котором Саша Черный писал: "Он единственный из всех создал исполненный своеобразия, грации и лукавства национально-лирический цикл типических персонажей русского города…" . Если Борис Пронин был "деловой душой" "Собаки", то Потёмкин, говорят, воплощал ее артистическую душу:

Автор коротких и остроумных скетчей, написанных специально для подмостков „Бродячей собаки“, он сам их ставил, нередко играя в них главную роль. Он очень искусно танцевал, умел поддерживать веселье, отлично умел вызывать на „поединок остроумия“ любого из посетителей „Собаки“ и подавал реплики меткие, веселые, всегда корректные… (поэт Николай Оцуп)

Пару лет спустя Потёмкин устанет от театральной суеты, загрустит о своем растрачиваемом на пустяки таланте, но 31 декабря 1911 года он принял самое активное участие в новогоднем вечере, которым "Бродячая собака" заявила о своем появлении на свет.

1912 новый год в "Собаке" встречали Карсавина, Тэффи, Михаил Фокин, Саша Черный, Маковский, артист Юрьев, поэт Тиняков... А еще Бальмонт, Северянин, Мандельштам, Зенкевич, Лозинский, Нарбут, композитор Сац, Эренберг, художник Зданевич, режиссер Петров и многие другие.

programmka

Что там было, доподлинно неизвестно; подробного описания этого вечера никто не оставил. Зато известно, чего там не было - премьеры толстовского фарса "О еже, или Наказанное любопытство". Алексей Толстой (отметивший 29 декабря 1911 г. свое 29-летие) написал этот фарс в подражание поставленным в "Старинном театре" средневековым пьескам «Фарс о чане» и «Фарс о шляпе-рогаче». Простодушная и недвусмысленная грубость действа («Ах, цветок, цветок был мал, / Толстый шмель цветок сломал»), прерываемая явлениями аллегорической фигуры Времени ("Я время играю / И вам объявляю, / Что год уже вот / Пролетел…"), венчалась фантастической сценой: некий Аббат рожал ежа.

Д о к т о р

Рожать ежа ужасное мученье!

Вам кесарево сделаю сеченье.

(достает из его утробы ежа)

Провиденье дало сына,

Человек родил скотину

и т.д.

В последний момент автор отменил представление. "Не надо, - сказал, - эту ерунду показывать столь блестящему обществу". И не стали показывать.

Итак, Гумилев навсегда покинул "башню", стал проводить ночи в этом подвале, и не пожалел, ибо здесь жар свечей и камина соединялся с жаром сердец и речей, с новой силой развернулась старая тусовка.

Решалось все просто, - писал Судейкин, вспоминая в эмиграции "Бродячую собаку". - А почему не устроить вечер романса Зои Лодий? А почему и не устроить? А почему не устроить вечер Ванды Ландовской? А почему и не устроить? А почему не устроить вечер Далькроза с конкурсом императорского балета, вечер «Цеха Поэтов», вечер чествования Козьмы Пруткова, вечер современной музыки, доклад о французской живописи? А почему и не устроить?