Нина Вяха - Завещание

В последнее время жизнь Лахьи стала такой пустой и тихой. Тармо регулярно писал ей письма, и она отвечала ему, но расстояние между ними было настолько явным, что ощущалось почти физически, и с каждым днем оно становилось все больше, вместе со всеми теми знаниями, которые каждый из них получал на своей стороне, он, конечно, больше, но и она не отставала.

Какая же все-таки странная штука жизнь – идет себе и идет своим чередом, повсюду и одновременно. И люди просто живут, и каждая минута их существования наполняется своим особым содержанием, – неважно, следишь ты за этим или нет. И когда это происходит с каждым по отдельности, не вместе, а врозь, то это как если бы каждый вспахивал только свое поле. Жизни уже не текут параллельно, и между ними появляются отличия, которые растут и со временем их становится все больше.

* * *

Он опоздал. Но тут же попросил за это прощения. Сказал, что не знал, где припарковать машину. А потом по ошибке направился не в ту сторону, потому что не привык ориентироваться в городе.

– Ничего страшного, плюс-минус пять минут, какие пустяки, – сказала Сири.

Он был красив, хотя она это и так знала, потому что в своем первом письме он отправил ей свою фотографию. Он не был похож на Пентти, и был красив на свой, можно сказать, карельский лад, как показалось Сири. Отчасти он мог бы даже быть ее троюродным кузеном или кем-нибудь еще в этом роде.

Он на голову выше ее, с благородными чертами лица, высокие скулы и нос с горбинкой, тусклые волосы были редкими, но тщательно причесаны на макушке, в пару к джинсам на нем была рубашка в мелкую клетку.

– Других целых штанов просто не нашлось, – сказал он и улыбнулся извиняющейся улыбкой. В уголках глаз появились морщинки-лучики.

– Зато рубашка новая! – добавил он и провел пальцами по ткани.

Этого нельзя было не заметить, потому что на ней до сих пор виднелись следы картонки для фиксации воротничка. Но Сири решила, что есть в нем что-то чрезвычайно симпатичное.

– Оно тоже новое, – сказала Сири, показывая на свое платье.

– И в нем тоже жарко? Черт побери, я весь взмок в этой рубашке, – сказал он, и они оба с облегчением рассмеялись.

Его звали Микаэль, и на самом деле он был шведом, но уже долгое время жил на финской стороне и изъяснялся на отличном беглом финском. Но при этом ездил на «Вольво».

Они заказали кофе, после чего долго сидели за столиком в глубине зала и разговаривали.

Было приятно. Сири не знала, чего она ожидала от этой встречи, но уж точно не думала, что ей будет так хорошо. Потому что ей было легко с Микаэлем или Микой, как он сам предложил его называть. Он был вдовцом с двумя детьми, мальчиком и девочкой, которые переехали жить в Стокгольм, и теперь он редко с ними виделся.

– Когда их мама была жива, они чаще приезжали в гости, а теперь… да нет, я же понимаю, у них теперь своя жизнь. А сам я не хочу навязываться. Хотя, конечно, было бы здорово посмотреть, что там у них да как.

Сири кивнула и рассказала ему об Анни, которая тоже жила в столице, и она подумывала съездить навестить ее, когда родится ребенок, но когда это еще случится.

– Мы могли бы составить друг другу компанию, – сказал Мика, размешивая в чашке сахар. – Ведь у нас столько общего!

И он улыбнулся и подмигнул ей своими маленькими светло-серыми глазами с прищуром, и несмотря на то, что они только что познакомились, Сири ощутила нечто совершенно определенное – нутром, а может, еще чем поглубже, и поняла, что хотела бы снова встретить Мику.

Они просидели почти два часа. Потом он проводил ее до машины, узнал, можно ли ему поцеловать ее в щечку (ну конечно, можно!) и спросил, хочет ли она снова с ним встретиться.

Сири улыбнулась.

– С удовольствием.

– Когда же? – поинтересовался Мика.

– Пока не имею ни малейшего понятия, сначала мне нужно попасть домой и посоветоваться с дочерью. Ведь это она выбирала мне платье. И даже место для встречи!

И они чуть смущенно рассмеялись – над ситуацией, над собой, над тем, чего еще нельзя выразить словами, но что уже начало проклевываться между ними. И неважно, что прошло так мало времени – такие вещи чувствуются сразу.

Сири села в машину и покатила домой. По дороге она поймала себя на том, что беспрестанно улыбается, так что у нее с непривычки даже заболели щеки. И когда с ней раньше такое бывало? Да, лето обещало получиться просто замечательным.

* * *

Эти летние каникулы обещали быть совсем другими. Лахья прямо-таки нутром это чувствовала. Не только потому, что они переехали. А еще потому, что это будет первое лето без Тармо.

Лахья занималась тем, что читала, делала дела по дому и кувыркалась на заднем сиденье бежевого «Сааба» Матти.

Все эти кувыркания были такими же бесцветными, как его автомобиль, и не будили в ней совершенно никаких эмоций. При этом она тосковала по своему брату и одновременно злилась на него. И злясь на него, она злилась на себя, потому что понимала, что для Тармо, чтобы спастись, единственно верным средством было отправиться в место, которое было ему предназначено. Где он мог бы выжить. И ее злило, что сама она должна оставаться здесь и справляться со всем в одиночку.

Жить бок о бок с гением очень утомительно. Пусть даже ты любишь этого гения, но к этой любви всегда примешивается толика зависти. Тебе кажется, что ты сам, возможно, тоже заслуживаешь чего-то большего, хотя бы совсем немного, пусть даже никто другой этого не понял (пока).

Тармо часто звонил ей после того случая в бане. Лахья замечала, что брат по-прежнему чувствует с ней близость, но не знала, заметил ли он по ней, на каком расстоянии пребывает она. Потому что сама Лахья чувствовала себя все более и более далекой.

Она часто находила причины, чтобы не приходить домой или чтобы как можно скорее положить трубку, когда Тармо все же удавалось до нее дозвониться, и она оплакивала расстояние между ними, в особенности потому, что знала, что сама же его и поддерживала, но поступать по-другому она не умела.

Лахья знала, что Сири любит ее достаточно сильно – настолько, насколько требуется.

Но ни капелькой больше.

Надо быть совсем дураком, чтобы думать, что дети якобы не замечают таких вещей или не чувствуют. Еще как чувствуют!

К тому же Лахья отчасти была особенным ребенком, но самым особенным в ней было то, что она была девочкой. Родись она в теле мальчика, ее бы наверняка любили куда больше и родители, и окружающие. Да и она сама. Тот, на кого она всегда могла опереться и положиться, был Тармо. Остальные братья и сестры постоянно были рядом с ней, никуда не девались, особенно самые младшие, и все равно, даже среди них Лахья чувствовала себя одинокой. Но она привыкла думать, что в этом нет ничего страшного, ведь у нее есть Тармо, они всегда будут друг у друга и смогут вместе идти по миру и по жизни.