Нина Вяха - Завещание

Когда из Стокгольма, словно большой лохматый сюрприз из Швеции, приехал Алекс, Тармо вызвался показать ему баню. Лахья, разумеется, увязалась следом, уж слишком свежа была до сих пор у нее в памяти попытка самоубийства брата и, не зная, что творится сейчас у него в душе, она не могла быть до конца уверенной в том, что он не попытается снова.

Едва войдя в баню, и брат, и сестра сразу же прониклись атмосферой этого места, потому что всего накануне побывали здесь при совершенно других обстоятельствах.

Теперь же они показывали Алексу дорогу. Этому чужому человеку, который собирался стать частью их семьи, их рода. Его было так забавно слушать. Он то ли пел, то ли напевал, то ли так говорил с ними на смеси шведского, английского и, по меньшей мере, еще одного языка, как им казалось.

Брат и сестра покосились друг на друга, и Тармо взял слово.

– Yes, this is the sauna, – сказал он и развел руки в стороны.

– And where do you swim?

И Алекс сделал характерное движение руками.

– No.

Тармо покачал головой. Лахья упорно смотрела в пол. Тармо знал, что если она встретится с ним взглядом, то не выдержит и разразится хохотом.

– No swimming. Just sit here. Sweating.

Алекс выглядел разочарованным.

– And then maybe… rolling in the snow? – предложила Лахья.

– Ah, perfect [25].

Алекс улыбнулся своей широкой улыбкой и принялся снимать с себя одежду. Брат с сестрой, растопив баню, оставили его одного, а сами отправились в дом. Рука об руку. Вместе. Пусть даже всего на пару дней.

* * *

Сири никогда никому об этом не рассказывала. Как однажды она стояла на берегу реки Торнионйоки, смотрела на бегущую черную воду и мечтала прыгнуть вниз.

Со временем она забыла, что делала у реки в середине дня, должно быть, как всегда была завалена разными повседневными делами: дети, готовка, стирка, мойка посуды, колка дров, что-нибудь из той тысячи обязанностей, которые приходится выполнять каждый день, и то обстоятельство, что она не могла вспомнить, чем же таким в тот момент она была занята, также усиливало чувство нереальности: было ли это на самом деле или ей только примерещилось?

Но нет, это был никакой не сон. Она до сих пор могла найти в своей душе отголосок того чувства, если копнуть поглубже. Желание получить желанную свободу. Просто позволить исчезнуть собственному «я». Сдаться. Перестать бороться, сражаться, выживать.

Но это чувство было закопано так глубоко, что больше она его не опасалась.

Но в тот раз, когда она стояла над яростно бурлящим потоком – совсем другое дело. Сири тогда долго смотрела вниз, смотрела тем взглядом, когда уже ничего перед собой не видишь, но внимание обострено до предела и обращено внутрь, на бурлящую тьму своей собственной души, и она слышала, как что-то крикнуло внутри нее о том, как это было бы легко – просто броситься. Свалиться. В ледяную воду. В поток, из которого с трудом выбрался бы даже искусный пловец.

Но в итоге что-то заставило ее уйти оттуда. Что именно, Сири тем более не помнила. Но зато помнила чувство, которое охватило ее, когда она переступила порог усадьбы Аапаярви. Стоял ранний вечер или поздний день, потому что снаружи все еще было светло. И вроде бы все вокруг выглядело как всегда и все-таки уже иначе. Как вроде бы ничего не случилось, но все равно все стало другим, новым.

Сири крепко обняла своих детей, которые подбежали к ней, – кого именно, она тоже не помнила, – но она чувствовала тепло, исходящее от их тел, и знала, что приняла верное решение.

Все-таки ей не зря было дано столько времени, чтобы начать жить, вместо того чтобы просто выживать.

* * *

Сири много общалась с Тармо весной. Он всегда спрашивал про Лахью, когда звонил домой, но чаще всего ее не было дома, потому что она зависала где-то со своим парнем, с которым упорно продолжала общаться. Поэтому он стал звонить все реже и реже, и Сири старалась воспользоваться этими редкими случаями, чтобы поговорить.

Теперь у матери стало куда больше свободного времени – особенно теперь, когда все получилось так, как она хотела. На самом деле Тармо стал первым, кто услышал о домике в Куйваниеми, и он подбадривал маму и говорил ей, что это просто замечательно, и что он с нетерпением ждет момента, когда сможет приехать к ней в гости и увидеть все своими глазами.

– А как же ты? – спросила Сири. – Как тебе живется в большом городе?

Тармо поколебался, прежде чем ответить.

– Спасибо, мама, хорошо. Были трудные времена, но теперь, я думаю, все образуется.

Плохая подруго / девочка и секрет / две белые вороны

Женская месть. Дно женской души – может быть, оно есть даже в тебе, во всех женщинах? Можно ли получить власть над своей судьбой? Можно ли стать полноправным хозяином своей жизни? Должен ли человек быть счастливым? И может ли он быть счастливым? И что же это на самом деле за телефонный звонок такой, который меняет все?

Она сидела за барной стойкой и в ожидании рвала салфетки на мелкие клочья. Ей хотелось чего-нибудь выпить, прежде чем отправляться в дорогу.

Сири совсем не стыдилась своего развода. В каком-то роде она им даже гордилась. Что в кои-то веки приняла решение, которое было ее и только ее. Что она дала себе шанс начать все сначала.

Но получалось ли у нее это самое – начать сначала? Разве сейчас с ней не то же самое? Какой же безнадежной кажется жизнь, когда черно в глазах, в груди, в мозгах.

Люди не меняются. Разве нет? Ведь глупо верить, что меняются, что могут измениться? Нет, вряд ли. Но можно ли всю жизнь страдать из-за того, что натворил в четырнадцать лет, еще даже не будучи взрослым человеком? Разве это справедливо?

Но, с другой стороны, когда она успела стать взрослой, готовой отвечать за свои поступки и решения или за полное отсутствие оных?

Сири никогда и представить не могла, что в ее жизни всему этому найдется место. Но по-другому ведь и быть не могло. Она никогда не думала, что мир, в котором она родилась и который так хорошо знала, изменится, станет таким, каким он был сейчас. Несмотря на то, что в глубине души Сири понимала, что времена меняются, в какой-то степени она всегда верила, что мир постоянен и неизменен, и что он будет всегда таким, каким был, когда она была молода.

Ко многому надо привыкать и приспосабливаться. Каждый должен понимать, что мир, в котором он родился, норовит ускользнуть, когда человек достигает осени своей жизни. Сири многого не понимала или не могла понять, не знала, как ей вести себя со всем этим, – она поняла это, когда попыталась приблизиться к исполнению своей мечты. Мечта о любви. Что вопреки всему, она где-то может ждать ее.

Хелми старалась из всех сил, чтобы помочь матери. И Сири с благодарностью принимала помощь, пусть даже порой ей приходилось осаживать дочку – все-таки Сири было пятьдесят пять, свежеиспеченная разведенка, и сколько Хелми ни старалась, в матери все равно оставался налет прошлого поколения, который Сири не хотела или не могла окончательно стереть.