Алексей Слаповский - Ксю. Потустороння история

– Кем сказано?

– Кем надо. Видишь ли, Ксения, акции такого рода, это как бы послание, такая малява для остальных. Чтобы видели, что их ждет. Какой срок, какие последствия. Скорее всего, еще деньгами возьмут, оштрафуют. Часть недвижимости отберут. Чтобы ощутимо, но не смертельно. Потому что, если опускать до самого плинтуса, догола раздевать, семью нищей оставить, публика слишком испугается. Соберут манатки и утекут за бугор. Задача – напугать, но не до смерти.

Все, что Петр Петрович мне говорил, я и сама понимала. Меня мучило другое.

– Петр Петрович, а как так можно? Я про Сулягина – он же отцу друг.

– Там друзей не бывает.

– Где?

– Там. Есть верные люди – и то до первой милиции, как в советское время говорили. Сотрудники. Приятели. Друзей нет и быть не может.

– Всегда есть выбор, Петр Петрович. Неужели Сулягин не мог отказаться? Придумал бы что-нибудь, если бы захотел.

– Значит, не захотел.

– Убила бы!

– Даже так? Злишься на него?

– Не то слово! Нет, убивать не стала бы… А вот встретить где-нибудь, чтобы вокруг людей было побольше, подойти – и по морде!

– Это будет самая большая ошибка из всех возможных. Ну, поехали?

– Да.

Петр Петрович тронулся, но тут же притормозил, внимательно посмотрел на меня.

Я спросила:

– Что?

– Ты говоришь по настроению или реально отомстить собралась?

И как только он задал этот вопрос, так я сразу и поняла: да, хочу отомстить. Очень хочу. И это настолько серьезно, что надо готовиться. Значит – соблюдать тайну. И я ответила:

– Да нет, конечно. Я же понимаю, только хуже будет.

Соврала, как спела. И умный Петр Петрович поверил:

– Правильно. Сейчас надо вести себя тихо и взвешенно. Мне в том числе. У меня две семьи за спиной, я ради них папу римского продам. Я к тому, Ксения, что мне придется уволиться. Жаль, но надо.

Я успокоила Петра Петровича, сказала, что и сама отказалась бы теперь от его услуг. Чтобы не было поводов у журналистов злословить – отец у дочки в тюрьме, а она с личным водителем катается.

– Вот именно. А главное, те, кто это заказал, должны видеть, что ты, ваша семья, как бы это сказать…

– Испытываем лишения.

– Да. У Олега Сергеевича и у Ирины родственники где-то далеко живут?

– Почему мне кажется, Петр Петрович, что вам известно, где именно?

– Уличила. Я не шпионю, связи по прошлой работе. Учебный год кончается, поехала бы туда, залегла бы в тишине.

– В тишине не получится, фамилия слишком известная. И редкая, к тому же. Всегда все спрашивают: вы не родственница?

– Отвечай, что нет. А еще лучше – смени.

– Тоже отца предать?

– Потом вернешь. И он поймет, я тебя уверяю.

– А мама?

– И она поддержит, женщина умная. Мы как, в гостиницу, а потом домой?

– В гостиницу и в аэропорт. Сейчас посмотрю билет на ближайший рейс.

– Я уже смотрел. Пока доберемся, да регистрация, то, се. «Сапсаном» быстрее будет, в час отходит, как раз успеваем.

– Вы умный, Петр Петрович. Догадались, что я захочу быстрей домой попасть?

– Я думал, ты с утра поедешь, сразу. И не такой я уж умный. Нет, к старости поумнел маленько. Когда своей глупостью наелся. До тошноты.

– Не верю. Вы никогда глупым не были.

– Всяким я бывал. И глупым, и даже дебилом.

– В чем разница?

– Если хочешь, расскажу. С иллюстрациями.

– Хочу.

4.

И Петр Петрович рассказал. Не сразу, сначала заехали в гостиницу за вещами, потом направились к Московскому вокзалу, остановились неподалеку, у кафе «Шоколадница», вот в этом кафе он и разговорился. Впервые за все время, что я его знала. А я, слушая, купила билет, посмотрела новости. Строка о папе ушла из топа, верхняя пятерка горячих сообщений выглядела так:

* В Иркутской области старшеклассник спас девочку от педофила прямо в момент похищения

* На встрече у президента обсуждали будущее энергопоставок на Украину и отопление в регионах

* Комитет по соответствию WADA выработал крайне жесткие рекомендации в отношении РУСАДА

* Трамп предложил России и Китаю ядерную сделку

* Ситуация критическая: названы жертвы ЧП в ЛНР

Я и слушала, и успевала думать. Я в тот день стала какой-то обостренной и пространственной. Многофункциональной. Успевающей все заметить, на все мысленно отреагировать, причем одновременно. Во мне, как на экране компьютера, было открыто сразу несколько окон, и в каждом из них была своя жизнь.

В одном окне был Петр Петрович и его рассказ.

В другом – новости. Каждый день я начинала с ленты новостей, проскальзывала взглядом и редко что-то открывала. Я, как и все вы, пребывала в приятной эмоциональной анестезии. Да, в мире много чего происходит плохого, хорошего и разного, но всему сочувствовать невозможно. Кого-то попытались похитить, где-то в регионах плохо топят, какой-то комитет по соответствию какой-то или какого-то WADA гнобит какую-то или какого-то РУСАДА, Трамп что-то в очередной раз предложил, в ЛНР жертвы ЧП, очень жаль, но каждый день где-то ЧП. Так я воспринимала обычно, но не в этот раз. Теперь в этом окне, где новости, открылись еще окна, и я все увидела детально и вживую.

Я увидела, как пожилой, толстый, потный дядька тащит девочку лет пяти, похожую на меня, какой я была в этом возрасте, тащит куда-то в бурьян между гаражами и возбужденно говорит, что сейчас он подарит ей то, о чем она всегда мечтала, девочка и верит, и не верит, слабо упирается, она доверчивая, она не хочет обидеть дядю (как и я себя вела бы, наверное), и тут за гаражи забегает старшеклассник из соседней школы – покурить и заодно пописать, он закуривает, пристраивается к гаражу, видит дядьку с девочкой, кричит: «Эй, ты не маньяк, случайно?» И дядька бросает девочку, бежит, до девочки наконец доходит, что это было, она плачет, старшеклассник отводит ее домой, сдает родителям, укоряет их, что оставляют малышку без присмотра, он страшно доволен тем, что в кои-то веки не взрослые поучают его, а он взрослых, родители звонят в полицию, со слов старшеклассника описывают дядьку, оказывается, что этого педофила ловят уже второй год…

Новость про отопление я тоже увидела картинкой: вот лежит в хрущевке и замерзает старушка, она укрылась двумя одеялами и пальто, но ей все равно холодно, она слабым голосом просит: «Внученька, принеси обогреватель, помираю!» (Попутно я успеваю подумать, что «помираю» и «умираю» – похожие, но разные слова. «Помираю» – когда человеку очень плохо, но он все-таки не умирает. А «умираю» – тут уже прямое утверждение, тут человек и впрямь умирает. Правда, можно ведь сказать «умираю со смеху». Или – «помираю со смеху»? Как лучше?) Внученька из соседней комнаты, сидя за компьютером, кричит: «Ба, я только что прогревала у тебя! Ты вся закутанная, а я тут без ничего, мне замерзнуть, что ли?» Бабушка страдает не столько от холода, ей всего-то надо, чтобы внучка появилась хоть на минутку и показала собой, что есть жизнь кроме этой постылой комнаты, этого постылого серванта, шкафа, где и жить уже тошно, но умирать еще тошнее, вот и лежишь между жизнью и смертью, испускаешь бесполезный пар в бесполезный воздух и с жутью осознаешь: ты кончилась, ты давно уже никому не нужна, даже себе. Но, как ни странно, холод помогает жить. Ведь хочется тепла, а это уже – желание. Когда же дадут отопление, желаний совсем не останется. Сейчас борьба за тепло – ее война и мир, ее Куликово поле и Троя, она существует насыщенным существованием и упорно зовет: «Да имей же ты совесть, принеси обогреватель, говорят тебе!» Ее отчасти даже тешит, что внучка не несет сразу. Она хорошая, она поупрямится и принесет, но пусть еще немного поупирается. Без борьбы нет победы.