Алексей Слаповский - Ксю. Потустороння история

– Мне очень приятно. Как там? Корабли лавировали, лавировали, да не вырола… Черт, не так легко!

И он оскалился в улыбке. Щеки при этом испещрились морщинами, глаза сузились, как у азиата, коренные зубы обнажились, они были белее остальных, характерного мертвенного белого цвета, не свои зубы, протезы. Такую улыбку ночью представишь – до смерти напугаешься.

И они пошли с папой рядом, благодушно посмеиваясь над детской непосредственностью, а я, так удачно им подыгравшая, смирно шла рядом и бескорыстно радовалась, что доставила удовольствие папе и его знакомому.

С тех пор мы близко не общались, на наши семейные торжества он приезжал позже всех и уезжал раньше всех, а я держалась в сторонке. Это я к тому, что вряд ли он держал меня в памяти и узнал бы при встрече.

И вот я вижу, что он, как и папа, сидит в подвале, связанный…

Но картинка тут же изменилась. Нет, он не в подвале, а на улице, подъезжает в лимузине, ему открывают дверцу, он выходит, идет к какому-то зданию, почему-то по красной дорожке, как звезда экрана, и тут подскакиваю я, и…

Нет, это в каком-то зале. Кремлевский дворец или что-то в этом роде. Его чествуют, он на сцене. Кланяется. Ему несут букеты. И тут подхожу я. И с размаху даю ему пощечину и кричу… Нет, не кричу, говорю – громко, четко и презрительно:

– Предатель!

И тут же новая картинка: он стоит передо мной на коленях, весь в слезах, и признается в любви, а я говорю ему, чья я дочь, и…

На этом обрывалось.

Полная чушь, согласна.

Но в результате этой чуши у меня возник новый план. Влюбить в себя этого гада, а потом… Потом будет видно. Как влюбить, тоже обдумаю потом.

Петр Петрович меж тем повествовал:

– Ты, наверно, сама уже догадываешься, что большинство людей – дебилы. Что такое дебил? Это не обязательно полный дурак. Это человек, в моем понимании, который уперся рогом во что-то, и больше ничего не видит. Когда у меня в организме наши кое-что неприятное, дело пошло к увольнению. Работа связана с физическими нагрузками, с нервами. Но руководство меня ценило. Говорят: давай, Оноприенко, мы тебя в другой отдел переведем. Там интеллектуальная, так сказать, сфера, дело легкое, одни разговоры. Конечно, в материальном смысле ничего такого не светит, но подлечишься, вернем тебя обратно, наверстаешь. И посылают меня в Самару. Оттуда одна девочка письмо прислала. Была встреча с президентом, прямая линия, и там это письмо прочитали. Про то, что девочка просит маме, которая одинокая, зарплату поднять. Ясно, что письмо заранее отобрали, советовались, показывали президенту. И если он разрешил его прочитать, значит, проблему видит и хочет отреагировать. Он отреагировал, сказал, что да, надо думать о защите родителей, которые воспитывают детей в одиночку. И все хорошо, но потом оказалось, что кто-то на маму этой девочки наехал, что в школе на нее тоже репрессии пошли, и коллеги наши нехорошо оживились, ну, мне и сказали – езжай и вправь кому надо мозги, а то будет ненужный резонанс. Приезжаю, узнаю – в самом деле, и директриса школы девочку при всех отругала, не твое дело лезть в политику, учиться надо, и маму ее чуть не уволил начальник, она там при районной администрации на мелкой должности была. И занимается этим шустрый парнишка из местных, Коля Пантин. Этот Коля и оказался классическим дебилом. Говорит: я одному специалисту показывал письмо, лингвисту, он сказал, что в одиннадцать лет такие письма не пишут. А у нас, говорит, давно зреет организация, и называется она СС, Свободная Самара. И бумажки показывает, какую-то переписку из интернета.

– Чепуха какая-то.

– Я же говорю: дебилы. Докладываю наверх, но Коля при сем присутствует и начинает кормить их тоже этим бредом про СС и убеждает, что за девочкой тайная организация стоит. А наши ведь как думают: вдруг правда? Раскроем заговор террористов, огромный плюс. Дали мне указание порыться, поговорить с девочкой. Пришлось поговорить. Она призналась, что ей учительница русского языка помогала, ошибки исправляла и по стилистике подработала. Я вижу – узелок завязывается. Причем узелок явно фальшивый, не пахнет тут никакой тайной организацией, но косвенные какие-то признаки… А руководство Колю поддерживает, он аж сияет, настроен все раскрутить до конца. Думаю: нет, это без меня. Позвонил, сказал, что обострение, боюсь тут в больницу свалиться, разрешили вернуться, кого-то другого послали. Через неделю читаю – девочка эта с крыши прыгнула. И насмерть.

– Я читала об этом.

– Все читали, звон пошел такой, что… И я вроде ни при чем, но как-то неприятно.

– И после этого уволились?

– Не сразу. Два года на бумажках сидел, чтобы оптимальная выслуга была для пенсии. А потом да, распрощался. А Колю в Москву взяли, хотя никаких СС он не раскрыл, развалилось все. Но видят – парень старательный, бойкий, преданный делу.

– Какому?

– Общему. Нет, лично я считаю, что таких гнать надо поганой метлой. Исполнительный дебил хуже атомной бомбы.

– Петр Петрович, а нами разве не дебилы правят?

– Ксения, нехорошо так говорить.

– Я же только вам.

– И мне нехорошо. Я, прости, патриот своей страны. И когда оскорбляют руководство моего государства… Я этого не люблю.

Петр Петрович сказал это очень веско. И так твердо после этого сомкнул губы, так взбугрились у него мышцы скул, такой взгляд сделался, что я подумала: этому дяденьке и я бы тут же рассказала и про учительницу, и про все на свете. Она же именно ему рассказала, а не настойчивому и наглому Толе. От такого взгляда не только все скажешь, но и в туалет захочется, и хорошо, если успеешь добежать.

Расстались мы с Петром Петровичем грустно и задушевно, обнялись у вагона, как родственники, а вагоне я вдруг подумала: хорошо, что я никогда его больше не увижу.

5.

Поезд тронулся.

В вагон вошел молодой человек, который показался мне знакомым.

Вспомнила – он был в «Шоколаднице». Сидел в углу, пил чай, уткнувшись в телефон. Посматривал на меня, но почему бы и нет, почему бы и не посматривать на красивую девушку?

Молодой человек рассеянно оглядел вагон, а потом прогулочно, не спеша, прошелся и как бы не нарочно сел рядом со мной, хотя свободных мест было вполне достаточно. Я повернулась к нему, чтобы сказать об этом. Успела заметить, что он плохо побрит, что волосы цвета прелых мокрых листьев не мыты и давно не стрижены, одежда серенькая, мятая, но кроссовки новые, фирменные, красные с белой подошвой. Большим трудом добывается хлеб насущный, раз в год удается разжиться какой-то обновкой.

Молодой человек торопливо проговорил:

– Стас Кудрявцев, «Невская волна». Пять минут, и я исчезну. Другие про вас наврут, напридумывают, а я – только с ваших слов, только правду.