Дюла Чак - Глемба

— Скажи, дорогуша, ты меня любишь?

Муж закрыл глаза. Искушение было велико. Ему страшно захотелось опрокинуть стол и заорать во все горло — надо было освободиться от того, что накопилось в нем за восемь лет совместной жизни. Но вместо этого он продолжал неподвижно сидеть за столом и, изобразив на лице стереотипную улыбку, ответил:

— Ты иногда задаешь странные вопросы, милая.

У него слегка сорвался голос, и он откашлялся.

«Притормози!» — предупредила себя Аннушка, вспомнив советы матери. «Умная женщина никогда не станет будить спящего льва, — говорила та. — Для мужчины естественно стремление к свободе, и поэтому мы должны не запирать его в грубой деревянной клетке, а окружать изгородью из роз».

Аннушка соскользнула с дивана и, подкравшись к мужу сзади, сунула ему прямо под нос свои новые рисунки. Муж пытался совладать с собой, в голове у него что-то громко щелкало, и он тупо смотрел на листки бумаги. Аннушка обняла его за шею и зашептала в самое ухо:

— Нравится? — Не дожидаясь ответа, нежно замурлыкала: — Видишь, вот этот ужасный микробик — это ты, а хорошенькая бациллочка — это я…

— Замечательно! — с притворным восхищением воскликнул мужчина.

Только это слово и пришло ему сейчас в голову, хотя он был в ярости.

— Замечательно, — сказал он еще раз, покоряясь своей судьбе.

Аннушка сладко потянулась и зевнула. Потом взглянула на себя в зеркало и отметила, что опять немного потолстела. Это ее встревожило, уж в бедрах-то ей никак нельзя раздаваться.

— Я рада, что тебе нравится, — произнесла она слегка насмешливо и стала вынимать из шкафа блузки и юбки. Потом быстро стянула с себя свитер, выскользнула из брюк и в чем мать родила стала расхаживать среди разбросанных юбок и блузок. — Ах, ты ведь не любишь… наготы. Прости…

Последнее слово она произнесла с подчеркнутой иронией и, собрав в охапку одежду, убежала в ванную комнату.

Щелчки в голове у него участились. Это устройство, сигнализирующее о нервном возбуждении, он окрестил счетчиком Гейгера. Он снова закрыл глаза и, дублируя «прибор», тоже стал вести счет, пытаясь хоть сколько-нибудь ослабить мучительную головную боль. А жена тем временем кричала ему из ванной:

— Дорогуша! Я уже говорила тебе, что дядюшка Шаньо вернулся из Мюнхена домой? Он привез себе «форд-таунус». Завтра мы с тобой ужинаем у мамы, и дядюшка Шаньо тоже там будет. Только прошу тебя, не сиди за столом таким букой! Слышишь меня, дорогуша? И пожалуйста, не надо без конца твердить о том, что ты приехал в Пешт из деревни. Дядюшка Шаньо уверен, что твой отец тоже был врачом.

Она вернулась в комнату, потому что только здесь было большое зеркало.

— Смотри-ка, молния на спине еле сходится. Я с ума сойду, если и это платье придется выбросить.

Она вновь — в который уже раз! — решила, что будет ходить в бассейн, договорится с Норой, и они будут плавать вместе, чтобы мужчины не приставали. Нора здорово умеет их отшивать. Аннушка с тревогой подумала о том, что, наверное, уже и в купальник не влезет. Она легонько взъерошила волосы мужу, который по-прежнему сидел склонившись над своими бумагами, но глаза его были закрыты.

— Между прочим, тебе не мешало бы помыть голову, — сказала она, удаляясь в ванную. — Я попрошу у Норы английский шампунь для тебя.

— Хорошо, — кивнул он.

— Ты сегодня долго еще будешь заниматься? — снова закричала Аннушка из ванной.

— Нет, — ответил мужчина.

— Я обещала Габи, что мы заглянем к ним, послушаем новые записи. Она говорит, у нее есть потрясающий Пэт Бун. Здорово, правда?

— Да, — отозвался он.

Аннушка вернулась в комнату и, взглянув на себя в зеркало, успокоилась: в платье из кримплена она выглядит совсем неплохо.

— Смотри-ка, какое у меня брюшко. — Она легонько похлопала себя по животу и хихикнула, вспомнив, что муж не любит это слово. Аннушка состроила гримаску сгорбленному над бумагами мужу и выпорхнула из комнаты примерить еще одно платье. — Слушай, дорогуша! — закричала она, будто обрадовавшись внезапному открытию. — Может быть, ты сердишься из-за вечера у того скульптора?

Мужчина ничего не ответил.

— Он твой старый приятель, да? Вы вместе с ним были в… Как назывался тот студенческий кружок? «Некос» — ты, кажется, так сказал, да?

— Да, — пробурчал он.

— Странный тип — этот твой друг. Разве художнику обязательно ходить в грязной рубашке? У моего папы тоже был знакомый скульптор, но он был классный мужик. А на чем вчера играл твой приятель? На бандуре?

— Да, — сказал мужчина.

— А знаешь, ты был ужасно странный вчера. Я тебя еще не видела таким… таким… — Она не сразу нашла подходящее слово, а потом радостно воскликнула: — Дорогуша, ты был какой-то взбудораженный, понимаешь? Между прочим, тебе это вовсе не идет! Слышишь меня, дорогуша?! Ты когда-нибудь объяснишь мне, чего вы хотели с твоими друзьями? Этот скульптор ужасно скучный. У него было все, стоило ему только чего-нибудь захотеть: он был и врачом, и инженером, и скульптором, а вот чувства юмора у него никогда не было. Ужасный зануда. Чего вы вообще-то хотели?

Мужчина грохнул кулаками по столу и закричал:

— Перестань!!!

На какое-то время в доме воцарилась тишина. А когда Аннушка снова появилась в комнате, на ней было летнее платье, волосы она стянула лентой.

Мужчина сидел опершись локтями о стол. Ладони он прижал к ушам и судорожно массировал затылок пальцами. Аннушка встревожилась не на шутку. Оцепенело глядя на мужа, она тихо спросила:

— Что с тобой, дорогуша? У тебя болит голова? Сварить тебе кофе?

Муж отрицательно покачал головой.

— Все-таки я сварю тебе кофе, — сказала Аннушка и выпорхнула на кухню. Поставив кофейник на плиту, вернулась в комнату. Муж уже стоял у окна. Прижавшись лбом к стеклу, он глядел вниз на блестевшую под лучами солнца лысину дворника, восседавшего у ворот. — Ты не хочешь принять успокоительное? — спросила Аннушка.

— Я хотел кое-что сказать тебе, — произнес мужчина, повернувшись к жене и взяв ее за руки. — Вчера вечером… это настроение… во мне что-то всколыхнулось… Вспомнились старые времена, когда… Годы, когда еще…

Он не мог продолжать. Оттолкнувшись от подоконника, он закружил по комнате. Аннушка прилагала усилия к тому, чтобы лицо ее выглядело сосредоточенным и внимательным, хотя думала в это время о том, что с Норой в бассейн она все-таки ходить не станет: ее нескончаемые разговоры о собаке невыносимы. Муж опять подошел к окну, потирая себе то горло, то переносицу, и увидел, как дворник льет себе на лысину воду из кувшина.

— Мне кажется, вся беда в том, что у нас нет ребенка, — выпалила Аннушка.

— Возможно, — кивнул мужчина, окончательно решив не говорить того, что хотел. Странно: мысленно он столько раз излагал жене свои доводы, излагал их четко и логично, но вслух ей этого никогда не мог сказать. Он понимал: для Аннушки ничего не значат те его старые переживания, от которых даже сейчас ком подступает к горлу. Когда-то он и его товарищи мечтали строить новую жизнь. Аннушка не могла понять всего и, конечно, не представляла, какую боль он испытывал от сознания своего поражения, как он отвратителен самому себе из-за того, что влачит теперь жалкое существование в этом мещанском мирке, хотя когда-то поклялся его разрушить.