Джоди Пиколт - Новое сердце [litres]

Но когда она без слов протянула мне плед, который обычно лежал на моем диване – тот, с пушистым ворсом внутри, – я завернулась в него, позабыв все свои вопросы. Я просто уткнулась лицом в ее шею.

– Ах, Мэг, – утешала она, – все будет хорошо.

– Это было ужасно, – покачала я головой. – Стоит закрыть глаза, и я вижу все, словно это еще длится. – Я судорожно вздохнула. – Глупо, правда? До последнего мгновения я ждала чуда. Как это было в зале суда. Что он выскользнет из петли или… не знаю… улетит прочь или что-то в этом роде.

– Вот, садись, – сказала мама, приведя меня на кухню. – В реальной жизни так не бывает. Как ты сказала журналистам…

– Ты видела меня? – вскинулась я.

– По телевизору. По всем каналам, Мэгги. Даже на Си-эн-эн… – Ее лицо осветилось. – Мне позвонили уже четыре человека и сказали, что ты выступила блестяще.

Я вдруг вспомнила, как, учась в колледже, однажды на кухне у родителей обсуждала с ними свою будущую карьеру. Я тогда не могла ни на что решиться. Мама села рядом со мной, поставила локти на стол и спросила:

– Чем ты любишь заниматься?

– Читать, – ответила я. – И спорить.

Она широко улыбнулась:

– Мэгги, любовь моя, тебе предназначено быть юристом.

А сейчас я закрыла лицо руками:

– Я вела себя как идиотка. Руфус меня уволит.

– Почему? Потому что ты высказала то, на что у других не хватило смелости? Самое сложное на свете – поверить в то, что кто-то может измениться. Всегда проще примириться с привычным положением вещей, чем признать, что сам мог ошибаться. – Она повернулась ко мне, держа в руках дымящуюся ароматную миску; я учуяла запах розмарина, перца, сельдерея. – Я приготовила тебе суп. Буквально из ничего.

– Ты приготовила суп из ничего?

Мама закатила глаза:

– Ладно, я купила суп, который кто-то приготовил из ничего. – Я улыбнулась, и она дотронулась до моей щеки. – Ешь, Мэгги.

Позже тем днем, пока мама мыла посуду и прибиралась на кухне, я заснула на диване в гостиной, и Оливер примостился около меня. Мне приснилась, что я иду в темноте в моих любимых туфлях на высоком каблуке, но они мне жмут. Я опускаю глаза и вижу, что иду не по траве, а по земле, напоминающей растрескавшееся закаленное стекло, как в иссушенной зноем пустыне. Мои каблуки то и дело застревают в трещинах, и мне приходится остановиться, чтобы вытащить каблук.

Когда я делаю это, переворачивается ком земли, и из-под него пробивается яркий луч света. Я поддеваю каблуком другой кусок земли, и наружу кверху устремляется еще больше лучей. Я пробиваю в земле дырки, и лучи начинают сиять повсюду. Я танцую, и мир освещается таким ярким светом, что мне приходится прикрыть рукой глаза. Таким ярким, что глаза невольно наполняются слезами.

Вот как, рассказывала я Клэр накануне операции, будет проходить пересадка сердца.

Тебя привезут в операционную и дадут общий наркоз.

Виноград. Клэр любит его гораздо больше жвачки, хотя рутбир тоже неплох.

Тебя подготовят и обложат операционными простынями, сказала я ей. Твою грудину раскроют с помощью пилы.

Разве это не больно?

Конечно нет, сказала я. Ты будешь крепко спать.

Я знала эту процедуру, как любой постоянный посетитель кардиологии, поскольку долго и тщательно изучала ее.

Что дальше?

На аорту, верхнюю полую вену и нижнюю полую вену накладываются швы. Ставятся катетеры. Потом тебя подключают к аппарату сердце-легкие.

Что это такое?

Он работает вместо тебя. Он откачивает венозную кровь из двух полых вен и возвращает красную кровь через канюлю в аорту.

«Канюля» – прикольное слово. Мне нравится, как оно звучит.

Я пропустила то место о том, как вынут ее сердце, разделят нижнюю и верхнюю полые вены, потом аорту.

А дальше?

Его сердце (нет нужды говорить чье) омывается раствором для кардиоплегии.

Это звучит как жидкость для полировки машины.

Ну нет, будем надеяться, что это не так. В этом растворе полно питательных веществ и кислорода, и он не дает сердцу сильно биться.

А после этого?

Потом новое сердце помещается в свой новый дом, сказала я, и постучала ее по груди. Сначала сшиваются вместе левые предсердия. Потом нижняя полая вена, верхняя полая вена, легочная артерия и наконец аорта. Когда все соединения выполнены, с аорты снимается зажимная крестовина, в коронарные артерии поступает теплая кровь, и…

Дай угадаю: и сердце начинает биться.

Теперь, несколько часов спустя, Клэр смотрела на меня, лежа на больничной каталке. На правах матери несовершеннолетней мне разрешили сопровождать ее, одетую в больничную рубашку, в операционную и присутствовать при введении наркоза. Я сидела на табурете, предложенном медсестрой, среди сверкающих инструментов и сияющих ламп. Я пыталась вспомнить знакомое лицо хирурга по его добрым глазам, видным поверх маски.

– Мама… – сказала Клэр, беря меня за руку.

– Я здесь.

– Я не ненавижу тебя.

– Знаю, детка.

Анестезиолог надел маску на лицо Клэр.

– Хочу, чтобы ты посчитала, милая. В обратном порядке, от десяти.

– Десять, – глядя мне в глаза, произнесла Клэр. – Девять… восемь…

Она прикрыла веки.

– Семь… – сказала она, но на последнем звуке губы ее замерли.

– Мамочка, можете поцеловать ее, если хотите, – сказала медсестра.

Я прикоснулась своей бумажной маской к мягкому изгибу щеки Клэр.

– Возвращайся ко мне, – прошептала я.

Через три дня после смерти Шэя и на второй день после его похорон я вновь пришел на тюремное кладбище. Могильные плиты с номерами образовали небольшое поле. На могиле Шэя номер пока не поставили, это был просто клочок свежей земли. И все же только на этой могиле был посетитель. На земле, скрестив ноги, сидела Грейс Борн.

Я помахал ей, и она поднялась:

– Отец, рада вас видеть.

– Я тоже.

Подойдя ближе, я улыбнулся.

– Хорошую службу вы провели в тот день. – Она опустила взгляд в землю. – Знаю, не похоже было на то, что я слушаю, но я все же слушала.

На похоронах Шэя я совсем не читал из Библии. Как и из Евангелия от Фомы. Я сочинил собственное Евангелие, благую весть о Шэе Борне, искренне излагая ее немногим присутствующим: Грейс, Мэгги, медсестре Алме.

Джун Нилон не пришла. Она была в больнице с дочерью, выздоравливающей после пересадки сердца. Она прислала на могилу Шэя букет лилий, которые, постепенно увядая, лежали здесь.

Мэгги сказала мне, что врач Клэр был поражен результатами операции, что ее новое сердце сразу забилось. Девочку выпишут из больницы в конце недели.

– Вы слышали о трансплантации? – спросил я.

– Я знаю, – кивнула Грейс, – где бы он ни был, он радуется этому. – Она отряхнула юбку. – Ну, я уже собиралась уходить. Мне нужно успеть в Мэн на семичасовую смену.