Алексей Евстафьев - Добрые книжки

— Лёшей меня зовут. — представился мальчик, разжимая кулаки и почёсывая ушибленный бок. — А тебя как?

— Здрасьте, спешу представиться, с наилучшими пожеланиями! — воскликнул Алексей Николаевич. — Меня, между прочим, тоже зовут Лёшей!

— Значит, мы как будто однофамильцы, но у нас фамилии разные, а имена одинаковые! — сообразил мальчик. — Это же здорово, что мы поколотили друг друга и узнали, насколько мы оба сильные, а теперь я предлагаю подружиться!!

— Давай, конечно, дружиться! — согласился Алексей Николаевич, несмотря на расквашенный нос. — Я согласен с тобой дружить, если ты пообещаешь, что больше не будешь драться и называть меня зайцем.

— Это всё решится само собой, по ходу нашей дружбы, не следует в этом вопросе забегать вперёд! — сказал маленький Алексей Юрьевич Волков, после чего у него и Алексея Николаевича сложилась крепкая сокровенная дружба.

И вот мы можем видеть, как прошли долгие годы, как оба приятеля обзавелись семьями и бесполезной бытовой усталостью, и вот перед нами снова январское новогоднее утро, перед нами крепенький домик в полузаброшенной деревеньке на речном пригорке, доставшийся Алексею Юрьевичу в наследство от троюродной тётеньки. Многолетняя традиция праздновать двумя семьями Новый Год в этой тихой деревеньке исполнилась и нынче, и также вполне традиционным было пробуждение Алексея Николаевича, а вслед за ним и Алексея Юрьевича, гораздо раньше своих, развеселившихся за ночь, непутёвых жёнушек и детишек. Первым делом приятели приложились к заполненным рюмашечкам, имея в виду исключительно целительное мероприятие, а затем вышли на свежий воздух, во двор тётенькиного дома.

Новогоднее утро украшали добродушно каркающие вороны, застенчивый лесной бор за мраморной белесоватой речкой, мирное русское солнце, сердобольно сохраняющее тёплый ночной мороз и чьи-то улетучивающиеся сны, и небесная облачная пелена с тоскливо улыбающимися трещинками.

— Каждый год мы собираемся в лес пойти за речкой, чтоб там живую ёлку нарядить, и каждый год откладываем это мероприятие. — припомнил Алексей Юрьевич, вволю надышавшись деревенским покоем.

— Тащиться туда далеко, вот кабы на санях с лошадью! — размечтался Алексей Николаевич.

— Да ну тебя с лошадью! — Алексей Юрьевич слепил комок из податливого мягкого снега и подарил его физиономии Алексея Николаевича. Алексей Николаевич не остался в долгу, и подарил свой снежный комок вертлявой голове Алексея Юрьевича.

Затем приятели ещё немного пригубили из водочной бутылки.

— А ведь давненько мы с вами не лепили снежной бабы, Алексей Юрьевич! — напомнил Алексей Николаевич. — Раньше и сами баловались и детишек баловали. Здоровенные такие бабы у нас получались — не жалели мы снега.

— Отчего же и сейчас не слепить?.. Давайте потрудимся и придадим празднику инфернальный колорит. Только детей не будем будить, умаялись они слишком — сами слепим.

— И очень даже великолепно слепим, руки-то помнят мастерство. Да ещё добавим снежной бабе целлюлитности. Такой классической, русской, можно сказать — кустодиевской… Вы любите образно-символическую конструкцию кустодиевских женщин, Алексей Юрьевич?

— Отчего же не любить. — подумал Алексей Юрьевич, представляя себе июльское чаепитие на свежем воздухе в компании с румяной недвусмысленно любезной купчихой. — Однако, в некоторых местах они тяжелёхоньки получаются, могут и раздавить, если что.

— Я вам ничего такого и не предлагаю в обращении со снежной бабой, Алексей Юрьевич, хе-хе, а вот муженька-снеговика мы для неё также слепим. Вы готовы?

— Значит, детей будить не будем, чтоб помогали?

— Да пускай дрыхнут, сами справимся.

И приятели принялись с шаловливым азартом катать огромные снежные комья, громоздить их друг на друга, утрамбовывая скульптурные недостатки лопатами и шлепками ладоней.

— Памятуя о лошадях, любезный Алексей Николаевич, хочется попросить вас пришпорить Пегаса и помочь нам в деле весёлой стихотворной строфой. — заявил Алексей Юрьевич, имея желание подтрунить над Алексеем Николаевичем.

— Пегаса-то сами пришпорьте, если вам до Пегаса забота есть. — принялся отнекиваться Алексей Николаевич. — Я творческим запалом не разбрасываюсь по пустякам.

— Это вы напрасно на себя развязность напускаете и тихомиритесь. Не может обыденная творческая индивидуальность быть признаком локальной гениальности. А вы у нас известный гений — вам и карты в руки. Вам и шалить насчёт Пегаса.

— Не о том вы сейчас думаете, Алексей Юрьевич! у вашего снеговика голова получается кособокий — нам такой жених не нужен! — проворчал Алексей Николаевич, размещая на голове своей снежной бабы импозантную плетённую корзину в качестве шляпки.

Алексей Юрьевич отошёл в сторонку, чтоб по достоинству оценить художественные недостатки своей скульптуры и был вынужден не согласиться с Алексеем Николаевичем. Кособокость головы придавала снеговику незабываемую фривольную игривость, а жестяное ведро, водружённое на голову, отлично дополняло ухарский эффект.

— Тащите из сарая грабли, вилы и прочие палки, Алексей Юрьевич, мы из них сотворим подобие рук для наших подопечных! — потребовал Алексей Николаевич.

Алексей Юрьевич выполнил поручение, и снежная баба украсилась двумя загребущими пушистыми вениками, а снеговик обзавёлся правой рукой в виде сломанного черенка от лопаты и левой рукой в виде кочерги.

— Тащите морковки, Алексей Юрьевич, мы из них носы будем делать. — сказал Алексей Николаевич, ловко засаживая в головы снеговика и снежной бабы еловые шишечки в качестве глаз и согнутые прутики, имитирующие счастливые улыбки. — Тащите три морковки.

— Зачем вам три морковки, Алексей Николаевич? — не сразу сообразил Алексей Юрьевич, вытаскивая из сеней тётенькиного дома туесок с морковью.

— Человеческое тело не содержит ничего лишнего. — сообщил Алексей Николаевич и воткнул морковку-нос в снежную бабу, отчего та явно похорошела и засмущалась, воткнул другую морковку-нос в снеговика, который казалось бы сразу принялся что-то подозрительно вынюхивать, а третью морковку воткнул снеговику туда, где у каждого приличного мужчины наличествует своя личная морковка.

— Это сущее баловство, и нам за него попадёт от благоверных! — развеселился Алексей Юрьевич. — Впрочем, дурной пример заразителен, теперь и я не удержусь от сравнительной анатомии.

И принялся вылепливать снежной бабе две пышные чопорные груди.

— Лишь бы ваша прекрасная мадам не подпускала к себе первого встречного. — с нарочитой строгостью комментировал старания приятеля Алексей Николаевич. — Этакая красавица кого хочешь может с ума свести и открыть перед ним свои технологические отверстия. А ведь это будет неправильно, поскольку у нашей красавицы имеется какой-никакой супруг, и она обязана хранит перед ним добродетель.