Лариса Баграмова - Проза

Детей Таня облила в тот же день, но для выздоровления этого оказалось мало. Миша находил всё новые и новые методы лечения, Альберт призывал разозлиться.

— Вы копите в себе обиды и гнев, не даёте эмоциям свободно выходить наружу, — настойчиво объяснял ей Альберт, — Вам нужно прокричаться, выплеснуть из себя негатив.

Таня ничего выплёскивать не собиралась.

— Если я это выплесну — мир утонет, — отшучивалась она.

— А если не выплеснете — утонете вы сама! — заявлял Альберт. Пару раз Таня покричала у себя на кухне, закрыв форточки и включив погромче радио, но всё это было несерьёзно.

4

А в сентябре произошло странное.

Миша вызвал Таню к себе в кабинет и, пряча глаза, велел срочно переделать кадровую документацию за три последних года: там не хватало оттисков с корпоративной символикой. Таня раскрыла рот от удивления: это же мелочи, ни одна комиссия не будет к этому придираться! Но Миша был твёрд:

— Позвони домой и скажи, что придёшь сегодня поздно. Очень поздно!

Вечером, когда все уже давно ушли, Таня сидела за стеклянными дверями своего кабинета и, обозревая пустой офис, вполголоса ругала Мишу, на чём свет стоит.

И тут она увидела стоящего у входа Альберта.

Пиджак его костюма был расстёгнут, и под ним виднелась ослепительно белая рубашка — именно так Альберт был одет всегда. Однако теперь на его шее был намотан яркий цветной шарф, а в ушах раскачивались огромные красные кольца-клипсы. На тёмных волосах Альберта был закреплен плюмаж из цветных перьев, а губы накрашены ярко-красной помадой.

Таня обомлела. Альберт прошёл через весь офис и, зайдя в её кабинет, прикрыл за собой стеклянную дверь.

И начал петь…

Голос Берта в диапазоне между очень низким баритоном и басом дробит стены. Альберт пел матерные частушки, одну за другой, безостановочно. Тане, ни разу до этого не слышавшей от него не только ни одного грубого, но даже просторечного слова, показалось, что она сошла с ума. Или с ума сошёл сам Альберт. Диссонанс между формой и содержанием был чудовищный.

Спустя бесконечно долгое время Альберт, наконец, прекратил петь и не спеша, очень обстоятельно, глядя прямо в глаза Тане, начал рассказывать ей о том, что он сейчас будет с ней делать. То, что он говорил, было ещё ужаснее того, что он только что пел. Волосы у Тани встали дыбом. Альберт явно готовился к этой речи заранее, потому что придумать такое на ходу было невозможно. Таня попыталась представить его угрозы воплощёнными в действия и поняла, что если он осуществит хотя бы часть из того, о чём рассказывает, она навсегда останется глубоким инвалидом, если вообще будет жива.

Таня смотрела в глаза Альберту и с ужасом видела, как в них всё сильнее загорается властно-жестокий огонь: он не просто пугал, он действительно с каждой минутой все больше хотел это сделать. Таня опустила глаза вниз. На Альберте были свободные брюки и распахнутый пиджак, и она смогла убедиться со всей уверенностью, что он действительно готов сделать то, о чем рассказывает. Прямо сейчас.

5

Таня подумала про окно. Это без шансов: там решётка. А напротив прозрачной стены — офисный стол с ксероксом и низкий шкаф, и даже если Таня разобьёт стекло, она не сможет через них перепрыгнуть. Таким образом, выйти из кабинета можно только через дверь, спиной к которой стоит Альберт.

Таня вспомнила слова брата: если мужчин несколько, возможно только звать на помощь, если один — у тебя есть шанс, но только в том случае, если ты ударишь первой. Рост у Альберта фактически под два метра, по кадыку она может промахнуться, бить между ног брат категорически не советовал: раньше, чем нога или кулак достигнут цели, у мужчины сработает защитный рефлекс. Таня сделала глубокий вдох, резко отодвинула в сторону край стола и, подавшись вперёд всем телом, впечатала правый кулак в грудь Альберта, в район солнечного сплетения. Под рукой что-то всхлипнуло, Берти охнул, покачнулся к Тане и сжал её в объятьях, как клещами. Не продохнуть. Руки каменные. Всё его тело неподвижно, как статуя.

Таня дёрнулась пару раз и почувствовала, как по её груди расползается страх. Надо было что-то делать. Если уж бьёшь — бей, чтобы убить, вспомнила она снова слова брата. Таня раскрыла рот и впилась в ключицу Альберта зубами так, что под ними заскрипела кость.

Альберт выдохнул, дёрнул плечом, отпустил руки и, одним движением развернув Таню к себе спиной, снова сжал её, как железными обручами. И Таня почувствовала чуть ниже поясницы то, чего она так старалась избежать.

И на неё нашло затмение. Свет померк. Густая чёрная волна ярости поднялась откуда-то из глубины тела, которое моментально налилось тяжестью и силой. Из груди, из самого нутра, исторгнулся низкий протяжный вой. Так кричат раненые вампиры в фильмах ужасов. Таня билась внутри кабинета, волоча своего мучителя на спине и круша его телом мебель. Офисный календарь, подаренный Мишей, треснул и упал со стены на пол. Документы из рассыпавшихся папок путались и рвались под ногами, низкий шкаф отъехал в сторону от стены, и Таня обрушивала Альберта боком на его острый край. А ещё она била его ногой по правой голени, острым каблуком, раз за разом, тысячу раз подряд.

Сколько это продолжалось, Таня не помнит. Но в какой-то момент времени её взгляд уловил сквозь полумрак Мишину фигуру за стеклянной перегородкой. Миша не даст в обиду даже животное. Что касается людей, то Таня была больше чем уверена, что он ради благополучия ближнего готов пожертвовать своим здоровьем. Однако Миша стоял неподвижно и не вмешивался. Таня с трудом заставила себя остановиться и вгляделась в его лицо. Мишины глаза были полны слёз.

Пытаясь унять колотящие её эмоции, Таня прислушалась к тому, что происходит у неё за спиной. Берти дышал со всхлипами, но не шевелился. Всё, что он делал, — это сжимал Таню в своих неподвижных руках. Таня затихла, выравнивая дыхание, и только когда она совсем успокоилась, его руки начали сначала слегка подрагивать, потом стали мягче, потом по ним прошла волна крупной дрожи, и только затем Альберт осторожно и очень медленно разжал свои объятья.

6

Потом Миша расскажет Тане, что она сломала Берту ребро и раздробила голень: в кости образовалась трещина и острым каблуком была иссечена надкостница. А пока Миша закатывал на мертвенно-белом Альберте брюки и мыл его ногу, сплошь покрытую багровыми рубцами, водой из офисного чайника.

Таня бродила по офису, и Альберт неотступно следил за ней глазами. Миша вытаскивал у него из волос запутавшиеся перья и пытался шутить. Таня слышала словно сквозь вату:

— Бертик, а давай я тебя того… Тебе после этого уже всё равно, а мне как другу приятно…

Потом Миша собирал вещи и двигал мебель, а Таня, покачиваясь из стороны в сторону, смотрела на своё отражение в тёмном окне и видела только свои огромные глаза.