Андрей Виноградов - Не ум.ru [litres]

Полицейский начальник смятение на моем лице прочитал, но, похоже, с ошибками. Он принял его за скромность, неуверенность в себе, если не боязливость. Я же вполуха внимал полупрозрачным намёкам и готовился к поражению.

– Не, ну вы, гражданин, я вижу, того… Совсем не в теме. Вообще не понимаю проблемы. Мы ведь и за ремонт УАЗа ничего требовать не собираемся. И в обезьяннике он нам ни с какой стороны не украшение. Не ровен час скинхеда какого-нибудь доставят – куда я его? Или прикажете в одну камеру с вашим? Мне только этого еще не хватает. Так что вы решайте как-нибудь.

Кимыча я видел мельком. Зарешеченным. WELTSCHMERZ – следовало бы оценить картину по-немецки, имея в виду мировую скорбь. Но я не владею этим резковатым языком. Но даже случись такое, я бы не стал выносить своё суждение на люди, поскольку охранник сперва выронил бы автомат, а потом в ярости схватился бы за него, и неизвестно, пережил бы я этот лингвистический эксперимент или не очень.

Мне казалось, что слышу, как трещит от давления изнутри воротник его форменной серой рубашки. «Чрезвычайно насыщенный организм, – про себя оценил я субъекта напротив. – Но и тут он пожадничал, натура такая, всосал в себя, внутрь тела, всю, без остатка, шею. Теперь воротник вынужден подпирать основания знатных, мясистых ушей. А ему, воротнику, чопорному, отглаженному, это катастрофически не нравится. Вон аж потемнел на складке!»

Еще подумал литературно: «Отчего моя полиция вся такая жополицая?»

Подумал, сам того не замечая, вслух. Опасно, когда долго живёшь один с хомяком. Одномоментно выяснилось, что она, полиция, еще и не в меру вспыльчивая. И юркая, как мышь, при том, что весома, как белый носорог. Менты, на мой взгляд, все-таки поспокойнее были. Хотя интеллигентными лицами тоже не часто баловали.

Через пару секунд в моей верхней губе, справа, неожиданно обнаружилась подушка безопасности, и она от удара раскрылась. А я думал, что там только десна и зубы. Давно забытое ощущение – в башке будто кто коробок спичек в одночасье спалил. Стало ясно, что по таким воспоминаниям я совсем не соскучился.

Полчаса спустя я покидал отделение вместе с Кимычем. С начальником мы замирились. Да и не собирался я писать жалобу на него, какой резон…

Кимыча мой случайный подвиг не впечатлил. Я пытался настроить его под своё видение мира и скорость вращения звёзд вокруг нас. Но он был как гитара с раздолбанными колками, не способными удержать своенравие струн. Звук, начинавшийся чистой, звонкой нотой, быстро съезжал на невнятное: «Ну-у…», брезгливо брошенное нетрезвым. Правда, надо отдать ему должное, вскользь высказанный мною полунамёк – у полицейского начальника я подцепил заразную манеру скрытно формулировать сокровенные желания – кореец мимо ушей не пропустил, суть уловил правильно. Только маршрут, предложенный мною, то есть товарищем, физически за товарища пострадавшим, как и следовало ожидать, его смутил. Одну цель одобрил, другую нет. Однако же в тот раз я проявил мне несвойственную, граничащую с упрямством настойчивость.

Весь путь до самой «Трамвайной остановки» Тё делал вид, что рассматривает, проверяет, в порядке ли возвращённые ему часы. Даже на зуб недоверчиво испытал красноватого золота корпус старой «Победы», проживающей, как и все мы, время сплошных поражений. Возможно, в самом деле опасался, что подменили. Видимо, особенные для Кимыча часы. Я мог бы спросить, чем именно, но не стал. Ответит, подумал, что «отцовские», это так типично, и магия загадки рассеется. Воздушный праздник души опустится на ребристый грунт заурядного возлияния. Чего, конечно же, мне не хотелось. Выпить – да, еще как, но не так же обыденно!

Кстати, всё вышло по-моему. Легко, в удовольствие, без эксцессов. Возможно потому, что за соседним столиком разговор был совсем не опасным.

– Жизнь, друг мой, коварна, и что характерно, ей совсем не чуждо засесть в засаде и оттянуться вволю с не предусмотрительным обладателем счастья жить. Иногда она откалывает совсем уж безбашенные коленца. Вот тебе история. Один диетолог, поражённый малым ростом и болезненной худобой топающей из школы девчушки, пристроился к ней. «Ты ведь, – спросил, – хочешь подрасти? Есть один рецепт…» И дальше про морковный сок, непременные сливки как запивка, хотя запивать сок смешно – не спирт и не лекарство. Все бы ничего, но тут мент в штатском шагает с нехитрой службы, простой такой мент, не из главных. Пять секунд – и доброхот-педофил в полный рост. На суде девочку спрашивают: «Он к тебе приставал?» «Да», – отвечает простодушно, имея в виду совсем не то, о чем спрашивали. Тюрьма – вот гараж добродетели. А ты говоришь…

– Я молчу.

– У Стругацких что-то такое было.

– Про оболганных «педофилом»?

– Чудак. Про «а ты говоришь, а я молчу».

– Не помню. Может, в «Трудно быть богом»?

– Вот, кстати, я недавно подумал, что быть кем угодно не легко. Вообще трудно быть. Особенно сейчас.

– За сказанное?

Кимыч, мне показалось, даже не прислушивался к чужим разговорам. Он был задумчив и немногословен, зачарованный впервые увиденным вагоновожатым и моей историей, что задумывали его башку как водопроводный кран, а вон что вышло. Прозу обыденной поливалки я сдал в утиль. Кимыч был так впечатлен увиденным, что мягко отклонил идею напрячься и разглядеть пузырьки в стенках графинчика. Не хотел отвлекаться.

– Ты прости, но на сегодня мне впечатлений достаточно, – сказал просто. Ну, точно не русский. Кто же отказывается от того, что само в руки прёт?

А вчера, в неудачный субботний вечер, мы с ним собрались сделку обмыть. Так-таки выручил Кимыч, горемыка, какую ни есть денежку за свои оставшиеся «полкопейки». На запчасти взяли останки. Потому и вышла ему удача выбрать место, был в своём праве. Я конечно же свою линию всё одно гнул, но не вышло, распрямилась линия. Вот и довыбирался нерусский.

Осторожно, как в детстве дверную ручку на морозе, пробую языком, самым кончиком, правый верхний клык. Мне сдаётся, что зуб по-прежнему немного качается, но доктор сказал, что это пройдёт, одной недели мало, нужно больше времени. И посоветовал языком не качать, а занять его чем-нибудь менее вредным для организма. Столько смыслов в одну фразу вложил. Не верится, что осознанно. Просто завидки берут.

Хомячура, наверное, думает, что у меня под припухшей губой кукурузные зёрнышки. Любит, стервец, кукурузу. Не ровен час поп-корна затребует, а там води его в кинотеатр. Поди удивляется, отчего это я только с одной стороны лица ближнюю кладовую устроил?

Он на боевом посту, стоит сусликом возле ближней ко мне стенки клетки и пялится.

«Хомяк сусликом».

«И волком воет».

«Нет, тогда пусть кричит иволгой. Загадочней. Сколько людей слышали и запомнили иволгу?»