Ольга Птицева - Тожесть. Сборник рассказов

Я помню, как полилось на скатерть сухое белое, когда ты смахнул бокал одним движение. Раз. И кухня пропахла виноградом. Я с тех пор так и не пила вино, представляешь?

А еще я помню наш разговор. Он и разговор не был. Странно, четыре фразы. А после них тотальное ничего. За-тор-мо-жен-нос-ть. Тре-во-га. Пус-то-та. Вы-па-де-ни-е. И миллион ссылок. Если закрыть глаза, то сразу окажешься там. Между четырьмя фразами. Попробуй.

Вот ты сидишь за столом. Скатерть свежая, чуть бугриться на месте перегиба через сушилку. Тарелка белая, глубокая. Бокал с синеватым отливом. Паста бантиком, рыба чуть соленая, сыр с плесенью.

— Ты чего не пьешь?

Ты говоришь это, а сам еще в телефоне, кажется, кто-то скинул смешной видос в рабочий чат. Я выхватываю телефон из твоих пальцев. Уже тогда нужно было понять, что домой вернулся не ты, а он. У тебя пальцы теплые, у него холодные. А тогда были просто ледяные. И глаза. Прозрачные глаза, которым никого не жалко.

— А я больше не пью вино.

Мне еще кажется, что все идет по плану. Скатерть свежая, паста горячая, вино сухое, сыр с плесенью. Решение принято.

— Почему?

Ты бы еще не понял. А Евгений уже начал понимать. Между бровей легла морщина, я тогда подумала, мол, надо же как рано. Надо будет купить тебе крем. Но вопрос повис между нами, на него нужно было ответить. Сделать глоток воздуха, хмельного до сухости, куда хмельнее вина. И ответить.

— Потому что я больше не пью таблетки.

И все. Дальше не нужно вспоминать. Ничего больше не нужно. Ничего дальше не было. Провал в месяц. Провал во второй. И вот я сижу в холодной воде. Мертвый телефон не может дать мне ссылку на бесконечные — за-тор-мо-жен-нос-ть-тре-во-га-пус-то-та.

Вы-па-де-ни-е. Волос из головы. Головы из жизни. Жизни из всеобщего хода. Тебя из меня. Меня из тебя. Тебя из себя. Меня из меня. Фикуса из мира без сквозняков, но с умеренным поливом. Цвета из кашемира. Кашемира из свитера.

Он до сих пор серый, Жек. Фикус до сих пор сухой. Я до сих пор не знаю, как перестать жмуриться.

Это четвертое письмо.

Оно закончилось.

Паста бантиком, рыба соленая, сыр с плесенью. Я помню все это. Помню это, помню до этого, помню после. Я помню. Помню, как ты помнишь. Помню лучше тебя. А главное я помню тебя.

Ты никогда не была стабильной, Сонь. Погоди, не начинай орать. Я не пытаюсь обидеть. Я даже задеть тебя не хочу. Я так устал причинять тебе боль, что готов перестать названивать, писать, искать и требовать ответа. Я готов просто закончить все на недописанном письме. Какое оно по счету? Четвертое? На третьем я решил, что тебе нужно вернуться. Но ты, конечно, не вернулась. Даже не позвонила.

Этого письма не должно было быть. Я так решил. Но ты прислала свое. Пугающе в срок. Минута в минуту даже. И это так на тебя не похоже, что порой мне начинает казаться, тебя похитили инопланетяне. Или ты попала в секту. Или придумала новый проект, где я — главный объект твоих странных исследований. Могу представить, как ты сидишь в белом халате посередине абсолютно белой комнаты и наблюдаешь за мной через камеру ноута.

Если так, то вот я сейчас в нее смотрю. И пишу тебе, что это все давно уже перестало быть занятным, свежим и милым. Я бы не ответил тебе, правда. Я всю неделю думал. Я очень злился. Не знаю, Евгений ли во мне сейчас говорит, но если бы я мог, то просто забыл тебя. Навсегда. Как в том фильме с Джимом Керри. Помнишь, там еще синие волосы у кого-то? И они лежат на льду. Вот так. Взять и забыть тебя.

Но потом я понял, что ты сейчас спасаешь не меня и не нас. А себя. И все эти дурацкие письма, твой выдуманный алгоритм принятия — терапия. Вывернутая наизнанку, страшная, негуманная терапия, в которой ты раз в неделю залезаешь грязными руками в живое, копаешься там, а потом оставляешь на семь дней. Гнить, воспаляться, нарывать и сочиться. И снова возвращаешься, срываешь корочку. И все начинается заново.

Я бы так хотел не подыгрывать тебе хоть в этот раз. Я бы ни за что не стал продолжать. Но ты написала то, что написала. Я всю неделю думал, зачем? Почему сейчас, скрывшись, не дав нам шанса обсудить словами, произнесенными вслух? Почему вот так? Что за извращение? Что за маниакальность?

Ты не стала обсуждать. Ты не разрешала возвращаться в тот вечер. Ты делала вид, что ничего не произошло. Ты так и сказала — ничего, норм, проехали. Справимся. И я поверил, мне так легко было поверить. Но я хотя бы спросил. А ты спросила меня, как я? Какого мне было после? Вовремя? До? Что делать со мной? С тем, что во мне? С тем, живым и гниющим, что ты оставила?

Хочешь поговорить? Но не можешь говорить? Давай так. Давай хоть так. Пусть мне и кажется уже, что это бесполезно. Вечер, значит. Свежая скатерть, паста с рыбой, белое и сухое. Ненавижу белое и сухое.

А до него месяцы тотального безденежья. Брошенная учеба, сорванные курсы, один проект на все затраты. Десять часов в день у монитора — глаза слепит, шея в камень, кисть гнется с трудом. Растворимый кофе 3в1, крошки между клавишами. Дорога домой час в одну сторону среди потеющего, тесного и чужого тела. Вечер в обиженной тишине. Перманентный скандал. Раскаленное добела раздражение.

Что там с тобой? Кто там в тебе? Кто ты?

Пустота. Пустота с нами, Сонь. Как можно было решить, что в нас есть право на еще одного жителя этой бескрайней пустоты? Откуда взять ресурс тепла, участия, сил и уверенности, если на самих-то не хватает ни тепла, ни участия, а силы с уверенностью давно распроданы по дешевке за бумажки, которые мы обменяли на еду?

Несвоевременно, пусто, не привязано ни к чему реальному. Только к твоим фантазиям. Миру, раскинутому в твоей голове. Еще один проект. Не вышло с учебой? Выйдет со мной. Не вышло со мной? Выйдет с работой. Не вышло с работой? Выйдет с затворничеством дома. Не получается сидеть без дела сутками? Время завести собаку! Нельзя собаку? Отлично, давай заведем ребенка. А фикус нет, фикус пусть подыхает без воды. Так работал механизм твоей странной логики? Логики, не поддающейся логике. Болезненно вывернутой, невозможной к осмыслению со стороны.

Конечно, я сказал, что это глупость. Не сейчас, Сонь. Не время. Потом. Когда устаканимся, уложим все по полкам, на ноги встанем. Нам рано, мы потом. Не сейчас. Не сходи с ума. Перестань, Сонь, перестань плакать. Ну что я такого сказал? Ты спросила, я ответил. Ну, иди сюда, иди сюда, иди. Только перестань плакать. Все будет, потом все будет, Сонь. Когда-нибудь. Надо только постараться.

Я поверил, что ты услышала. Поняла меня наконец. Я так устал быть тебе врагом и ограничителем. Иногда хочется сбросить с себя все боевые железки, просто лечь на пол и молчать. С тобой. Просто смотреть в потолок, не говорить, не спорить, ничего не решать. Иногда так хочется вспомнить, зачем мы вместе. Понять, что пустота между нами — это мы, когда кричим, продолжая молчать. И помолчать молча. Без крика, понимаешь?