Ольга Птицева - Тожесть. Сборник рассказов

Мы давно уже в бездонном нутре лангольера.

И это не больно, не жутко, спокойно даже. Но как же тоскливо, Жек. Как же тоскливо быть нами. Жить нами. Просыпаться и засыпать. Я ничего не чувствую так давно, что и не страшно уже. Наверное, так доживают свое старики. В пыльном равнодушии. В бесконечности последнего бытия. Только у них нет выбора. И выхода нет. Они не могут все закончить. А я могу.

Выйти из дома и не вернуться. Это так упоительно, знать, что можно просто не вернуться. Ощущать тревогу, нетерпение, страх. Конечно, мне страшно. Мне очень страшно, Жек. Но я живу. В этом страхе. В ужасе даже, но это жизнь. Все — жизнь. Кроме пыльного моего существования с фикусом и тишиной. Мне бы так хотелось, чтобы ты тоже жил. Прямо сейчас. Злился, пугался, бежал куда-то, чувствовал, перепрыгивал через лужи, спешил в метро. Пил что-то горькое и пьяное, танцевал с кем-то красивым и таким же живым.

Живи сегодня, Жек.

Такое простое и абсолютно невыполнимое. Казалось бы, ну чего проще? Вставай с утра и живи. А получилась какая-то ерунда. Мы всегда были где-то между. Между проснулся и уснул, между работой и домом, между победой и провалом, между фикусом и шторой, между приязнью и усталостью, между вчера и завтра. Между родился и умер.

Мне казалось, что это, кругом творящееся, — черновик. Его можно прожить кое-как, а вот потом! Потом обязательно будет чистый лист, идеальная ручка и чернила перестанут мазаться. Не перестанут. Мимо с бешеной скоростью несутся дни. Я сидела на полу, а солнечные лужицы двигались от одной стены к другой. Целый день в этом движении. Земля делала круг, а я сидела, и почти слышала свит ее кружения вокруг придуманной человеком оси. Человек так любит выдумывать смыслы и правила. Все эти своды, словари, энциклопедии. Целая система кружится вокруг пылающей звезды, казалось бы, что может быть важнее этого?

Мы. Ты и я. Жизнь, что завязалась во мне на короткие три недели, а я и не поняла, не почуяла, не оценила. Вот в чем моя вина. Не в том, что я сама решила не пить таблетки, не в том, что вывалила на тебя это, как что-то уже решенное нами, и даже не в том, как легко упустила шанс стать чьим-то вместилищем. Нет. Я засмотрелась на солнце, а нужно было смотреть в себя. Я засмотрелась на солнце, а нужно было смотреть на тебя. Общее стало важнее частного. Вечное стало спасением там, где подвело минутное.

И вот я уже вишу в небытие. Дергаю ногами, подвешенная на чувство вины и потери. На страх и боль, как на ошейник с шипами вовнутрь. А рядом болтаешься ты.

Мы сами себя там подвесили, Жек. Мы сами затянули петлю равнодушия к себе сегодняшнему во имя себя когда-нибудского. Мы сами поджали ноги, оттолкнули табуретку и повисли, удивляясь, что дышать становится все труднее, а в шее предательски скрипит. Продолжая надеяться, что этот черновик жизни можно еще смять и выбросить.

Как жить сразу набело, я не знаю. Прости, у меня нет готовых ответов. Но я верю в тебя. Я знаю, что ты сможешь. Я храню в памяти дни, когда жила острейшим моментом настоящего. Это наши с тобой дни. Это самые лучшие дни. Самые лучшие. Сегодня — один из них. Я прожила за него нас. Я прожила за него все, что мы проживали вместе. Какой замечательный это был день, Жека.

Как много понято. Как много прочувствованно. Я готова закончить. Все, что так долго тянулось. Все, о чем я пишу тебе, пишу и вспоминаю, пишу и разрешаю себе прожить. Прожить и отпустить.

Нас с тобой. Неслучившегося третьего, в котором мы обязательно бы нашли друг друга, но не случилось. И значит, так правильно. Когда он вытек из меня, непрошенный знакомец, напридуманный мой. Когда тетка в приемном покое сказала, что чистить там особо и нечего. Было-то, боже мой, ерунда, завязь. Столько таких еще будет. Я не стала говорить ей, что нисколько не будет. Но тогда уже знала, что не будет.

Что все это, происходящее, оно произойдет единожды. Уже произошло.

Тогда произошло. А теперь прожито. И отпущено.

Я отпускаю нас. Я отпускаю.

Жек, живи сегодня. Жек, живи. Живи, Жек. Жек, живи.

Я живу. На самом деле, я и правда стал жить. Это странно, но факт остается фактом. Оказалось, что жить — это просто. Надо только найти ритм. Я встаю, я завтракаю, варю яйцо и сосиску, пью чай с сыром и булкой. Я глажу рубашку и чищу ботинки. Я не забываю шарф. Еду в метро, потом на трамвае. Работаю. Два проекта, обещали премию, если сдам в декабре. Сдам. Премия мне нужна, хочу переехать до праздников.

Уже не могу вспомнить, почему мы выбрали эту квартиру? Темная, тесная, до метро далеко. Мы еще были так счастливы, что пыль и трухлявый комод не имели значения? Или уже так несчастны, что не до пыли с комодом нам было? Короче, я перееду. Сниму комнату в центре. Даже нашел соседей, ребята с фирмы, наверное, будет весело. Как в дурацких фильмах про университетское братство. Главное не будет тишины. Ты уехала, а ее оставила.

Еще ты оставила кружевной лифчик, пару пижам, какие-то книжки, я не рассматривал, блокнот на замке, и целую сумку с вещами, но забытую в прихожей. Я долго хватался за нее, как за якорь. Это была моя доля надежды, что ты вернешься. Невозможно же собрать сумку и забыть ее! Это знак, это точно знак. Нет. Ты могла собрать вещи и просто оставить их, вычеркнуть из памяти всякое наличие. Это очень твой жест. Абсолютно твое решение. Я попробовал передать их твоему брату, но тот очень последователен в своем отношении ко мне. Так что прости, сумку я выкину. Если за целый месяц ты ее не хватилась, значит там ничего важного. Проверять не стану, не беспокойся.

Я вообще уже вынес на мусорку кучу старого барахла. Не хочу тащить его за собой. А фикус заберу, этот парень прямо воскрес при умеренном поливе и протирании листов. Сверху даже появился зеленый отросточек. Думаю, весной пересажу.

У Прошиных все хорошо. Мелкий растет, уже во всю ходит и лопочет. Кажется, они переедут в Питер. Катька давно мечтала, вроде бы работу там нашли. Пусть едут. Мы мало видимся сейчас. Ты еще стоишь между нами. Своим молчанием, своим побегом. Наверное, я виню их, они меня. А может, мне так кажется.

Я правда стараюсь никого не винить. Особенно тебя. И себя я тоже не виню. Пытаюсь не винить. А еще я тебе благодарен. Страшно представить, что было бы, не реши ты сбежать. Мы бы тянули несбыточное за собой, как тяжеленые санки по асфальту. Выбивали бы искру, скрежетали, но тянули, просто не в силах бросить все к черту и пойти налегке.

Выходит, ты приняла правильное решение. Опять сама. Опять за двоих. Но в этот раз оно попало в яблочко. Уйти, потому что нельзя иначе. Уйти, потому что невозможно так. Бессмысленно и мучительно.

Уйти, потому что давно надо было все закончить. И если так, в дурацких письмах, то пусть будет в них. Ты говоришь, что мы проживаем черновик. Возможно. Тогда это работа над ошибками, что мы в нем допустили. Посмотри, как ловко у нас вышло разобраться. Ты хорошо придумала. Не думал, что напишу это, но, да. Ты хорошо придумала, Сонь. Будь это разговор, то мы скатились бы в ссору на подходах к главному. Я бы возненавидел каждое твое слово, ты бы принялась жалеть себя и плакать. Мы бы загнали себя в тупик. И снова не сумели бы. Ничего не сумели бы.