Сергей Докучаев - О всех, забывших радость свою

— О, кто к нам пришел, — говорит мама, улыбаясь. — Чаю и блинов его величеству пожалуйте.

Папа брал меня своими большущими руками с ладонями, напоминающими ковши и усаживал на табурет рядом. Мама ставила тарелку с пышущими от жара блинчиками и наливала чашку свежезаваренного чая. А я сидел и, болтая ногами, поедал блины один за другим, словно маленький хомячок.

Кажется, совсем недавно эта квартира была моим домом и крепостью, где я из стульев, подушек и покрывал строил свои неприступные замки. Всего пара кубиков, солдатиков и заводная машинка были частью целого мира, рисуемого в воображении.

Сейчас в моей комнате остался только стол, на котором стоял старый компьютер с обоями десятилетней давности, да потрепанный сборник научной фантастики из заводской библиотеки, который я не успел вернуть до ее закрытия. Всю остальную мебель либо продали, либо выкинули, либо отвезли в деревню по моей же просьбе, когда мы съехали на съемную квартиру.

Я помыл руки, сполоснул бледноватое лицо, вытерся чистым, пахнущим свежестью полотенцем, и лег на мягкий диван в зале.

Сразу отступили проблемы, исчезли склоки на работе, но вернулось бульканье в легких и хрип.

— Нужно как-нибудь выкроить время и все-таки сделать флюорографию, — подумал я.

Потрогал лоб — горячий. Подмышки тоже.

Входная дверь открылась, зажегся свет в коридоре, и послышался голос мамы. Я не спеша встал и пошел встречать ее.

— Неужто его величество само пожаловало? — спросила с улыбкой мама, ставя к зальной двери пакеты. — Здравствуй, сынок.

— Привет, — сказал я, немного, смущаясь.

— Сейчас разденусь, руки помою, и будем обедать.

— Я ненадолго.

— Что значит, опять ненадолго? Ты посмотри на себя. Дошел весь.

— Ничего не дошел, — пробубнил я. — А отец где?

— В гараже. Где ему еще быть. Днями там торчит. Лучше бы работу нашел. А твоя-то королева куда делась?

— Она на тренинге. Скоро должна уже вернуться.

— На тренинге…. Знаю я эти тренинги. Муж дома, а она гуляет.

— Ну не начинай. Она действительно по работе улетела. Кстати, я скоро могу получить повышение. В пятницу на собеседование заключительное ходил. Знаешь, какой там строгий отбор?

— Я и вижу. Одежда мятая, грязная. Щеки ввалились. Вон коленки на брюках желтые, посмотри. Оставь дома, постираю. Джинсы на переменку наденешь.

— Ну, мам…

— Снимай, снимай.

Я бросил взгляд на пакеты с едой.

В детстве я всегда ждал маму из магазина. Мне все казалось, что в каком-то из кульков обязательно будет что-то необычное. Все эти пакетики, бутылочки, коробочки появлялись в доме так редко и только в день зарплаты, которую могли и по полгода задерживать. Маме приходилось экономить, чтобы прокормить семью из трех мужиков. Это, наверное, был единственный повод, по которому мама могла причислить меня к «мужикам». Так обычно я всегда в ее глазах оставался маленьким сыночком.

Мама начала возиться с утварью, подогревая обед. Запахло жареными яйцами и вареной колбасой, картошкой с луком. Из холодильника были вытащены на свет миски с квашеной деревенской капустой, домашними опятами и солеными огурцами. Всё из деревни.

На деревенской картошке, сале и яйцах мы и выживали в голодные девяностые, когда рушилась страна, и лихорадило завод.

Что-то происходило со мной в эти минуты. Мне не хотелось вставать из-за стола. Я снова был ребенком, мама была рядом. Даже любовь к жене отодвинулась на второй план. Я понимал, что стоит сейчас сделать маленькое усилие, стоит только принять твердое решение, и я обрету покой и полное умиротворение.

Нужно просто не уходить никуда из квартиры, и все вернется на свои места. Все будет по-прежнему. Злой, суетный мир оставит меня в покое. Не будет спешки, недосыпов, ссор с женой, призраков ее измен, вечных недомолвок, дурацких подколок и насмешек со стороны тестя с тещей.

Запереться сейчас в теплой квартире, отключить телефон и остаться здесь навсегда. Стоит только подойти к маме, этой худенькой измученной семейными неурядицами женщине, обнять ее, как раньше, попросить прощения, и принц вновь обретет свое маленькое королевство.

Но я не мог. Я слишком далеко зашел. Слишком далеко. Я зависим от Кати. От ее запаха. От ее волос, глаз, улыбки, скул, шеи, ног, бедер, груди. Я не могу без близости с ней. Когда ее долго нет, я страдаю.

Я ревную ее к каждому, кто оказался рядом: шоферу, который ее подвез; начальнику, который ее похвалил; прохожему, который ее задел; другу, который ей улыбнулся. Я ревную ее к контактам в телефоне, к найденным чекам из кафе, понимая, что она могла строить глазки официантам или тем, кто сидел за столиком напротив.

Она любит игры, она любит выпить, и, самое страшное, она не контролирует себя в таком состоянии. Степан был прав, я давно болен ею.

Однажды на отдыхе в Турции мы здорово напились и возвращались в отель запоздно. Я тащил ее по пляжу, увязая в песке. Луна освещала нам путь. В номере уложил на кровать, уже спящую. Ее неприкрытая нагота сводила меня с ума.

Я не смог сдержаться и накинулся на свою жену как животное, испытывая грязную похоть. Но когда закончил, понял, что так с ней мог сделать любой, ведь она все равно бы ничего не вспомнила. В ту ночь я впервые заплакал, будучи женатым.

Мама дотронулась морщинистой ладонью до моего лба и заявила, что я весь горю.

Срочно был найден градусник. Под нажимом пришлось рассказать о высокой температуре двухнедельной давности и про то, что последние полгода я часто болел простудой. Я заверил, что сейчас все хорошо, потому что я пил сильные антибиотики.

Мама как обычно вся разнервничалась, начала сыпать вопросами. Градусник еще больше накалил воздух, показав тридцать семь и восемь.

— Да у тебя жар! Ты что, с ума сошел? Тебе лежать нужно, а не ходить!

Пришлось выпить таблетку парацетамола и дать обещание, завтра же сходить к врачу. Как назло, я поперхнулся горячим чаем и начал кашлять.

Я пошел, лег обратно на диван в зале и тут заметил вмятину на шкафу. Какой-то давний знакомый с детства дремавший ужас стал просыпаться внутри. В горле встал комок.

В этой комнате совсем недавно кто-то защищался, а кто-то нападал. Страшные воспоминания снова всплыли в памяти: как я прятался под кровать от страха, как рыдал и умолял не трогать маму. Как мы искали отца по району и обзванивали морги, а на утро он приходил весь перевязанный и побитый, словно на него, как на волка, охотился весь район.

Два месяца назад я сидел на кухне, работал. Вдруг зазвонил мобильный. Это была мама. Катька сидела в соседней комнате, тоже мучаясь с отчетом. Сделав глоток виски со льдом, чтобы промочить горло, я нажал «ответить»:

— Сынок, приезжай домой, — плачущим голосом, сказала мама. — Отец пьяный. Драться лезет.