Сергей Докучаев - О всех, забывших радость свою

— Так, проводник готов. Биоптом мне.

Мне вдруг стало смешно. Влад что-то начал запихивать в мою несчастную шею, как будто опускал на дно колодца груз на веревке. Я почувствовал неровное биение сердца. Дыхание перехватило. Потом раздался такой звук, как будто резануло ножницами по воздуху, и хирург вытащил этот самый биоптом.

— Что-то есть, — сказал он. — Открывайте пузырек.

И вот он снова колдует над моей шеей. Опять сбой в работе сердца, опять чик-чик — и вытащил.

— Дергает сердце, — хрипло сказал я.

— Да-да, может дергать, это нормальная реакция. Я же прохожу через клапан и раздражаю стенки. Кто-то чувствует, кто-то нет.

— Ну как, есть? — спросила ассистентка.

— В этот раз пусто.

Он вновь начал повторять манипуляции.

На этот раз я почувствовал, как голова стала кружиться, появились мошки перед глазами.

— Что-то мне нехорошо, — сказал я.

— Да-да. Может быть. Отщипнул большой кусок, хоть шашлык жарь. Сейчас пройдет. Эй, смерьте-ка давление. Нам что-то не хорошо.

Манжетка начала набирать воздух, сдавливая руку.

Потом Влад вновь полез в шею. Мне казалось, что это будет длиться вечно, и он, в конце концов, просто вытащит мое сердце по кусочкам.

— Есть еще один, — сказал Влад. — Все закончили. Позвоните в отделение, пусть забирают беднягу нашего.

— Все? — спросил я.

— Все, закончили. Расслабься. Сейчас я удалю проводник, и девчонки наложат тебе тугую повязку.

— Спасибо, доктор.

— Живи и не болей, — сказал он, вытаскивая что-то из шеи и надавливая пальцем. — Сейчас чуть потерпи. Кровь должна остановиться. Вера, давай валик и бинты. Накладывай.

— Да-да, Владислав Анатольевич.

Я уловил цитрусовые нотки духов, смешанные с ароматом кардамона и ванили. Духи, видимо, принадлежали той самой Вере, что склонилась над моей шеей.

«Интересно, что за фирма? — подумал я. — Необычное сочетание».

— Вот и все, — закончив с повязкой, сказала Вера. — Давай перекладывайся обратно на каталку.

Они сняли манжетку, напальчник, маску и отсоединили провода. Я нащупал рукой каталку и аккуратно, боясь повредить шов, перелез. Меня опять упаковали и дали в руки баночку с кусочками моего сердца. «Научная фантастика какая-то, а не медицина», — подумал я.

— Храни как зеницу ока, — сказала одна из сестер. — Не урони.

— Хорошо, — ответил я. — Не уроню.

Когда меня ввезли в отделение, мне показалось, будто я вернулся домой. Здесь голосил народ: врачи, сестры, больные, родственники. Пока сестры раскрывали дверь, чтобы завезти каталку, над собой я увидел маму. Она склонилась и поцеловала меня в лоб. Глаза ее были полны слез.

— Сынок, здравствуй, как ты?

— Привет, мам.

— Сынок, ты себя хорошо чувствуешь? Папа будет две недели с тобой в палате находиться. А твоя Катя даже не приехала сейчас и заявила, что не сможет быть рядом так долго. С работы, дескать, не отпустят. А я сходила к нашему терапевту и купила отцу больничный.

— Ты звонила Кате? Где она? Она что, вообще не приедет?

— Не знаю ничего. Не нужен ты ей, разве не видишь.

Меня закатили в палату, и разговор прервался. Через минуту зашел отец. Мы поздоровались, и я уточнил, что находиться в одной палате с пациентом кому-то из ближайших родственников разрешено две недели, так как палата была полностью обеззаражена, и посторонним вход строго запрещался.

За эти десять минут, проведенных на койке, я услышал последние новости о семье, брате, племяшке, бабушке. О жене отец почти ничего не знал. Это было понятно. Отец рассказал, что им позвонили почти ночью, сказав, что сына доставила реанимационная машина в институт и что он находится при смерти. Дальнейшее развитие событий я хорошо представлял, зная свою маму.

Я попросил дать мне телефон. Отец достал его из сумки, но я не успел в него заглянуть: пришла врач и принесла переносной монитор. Она представилась Еленой Николаевной. Сказала, что теперь она мой лечащий доктор и сразу подключила датчики давления и пульса. Послушала стетоскопом работу сердца. Сказала, что неплохо, ожидала худшего. Попросила пока дышать кислородом с перерывами.

— Елена Николаевна, а как долго мне тут находиться? Мне на работу нужно. Я только в должность вступил и ничего не успел сделать.

Она посмотрела на меня скептически и ответила:

— Максим, о работе пока вообще не думай. Какая может быть сейчас работа? Перестань бредить. Результат биопсии придет завтра, от него и будем плясать. Обычно после операции держат месяц, в течение которого делают еще три биопсии. В случае положительной динамики, последующие биопсии состоятся через три месяца, потом через полгода, а дальше каждый год. Таблетки пить будешь регулярно и пожизненно, кровь на концентрацию такролимуса сдавать придется тоже регулярно.

— Что такое такролимус?

— Это препарат, подавляющий иммунитет, который ты уже пьешь десять дней, — объяснила она.

— Спасибо, Елена Николаевна.

— Мне пока что не за что. Вот профессор Агаров сделал невозможное, пришив тебе сердце большего размера, чем твой перикард и аорта. Поэтому твои жалобы на трения уместны, но скоро все прекратится. Притрется. Главное, фракция выброса теперь семьдесят процентов вместо восемнадцати. Ладно, я пойду. Будем ждать биопсию. А вы, Петр Михайлович, никого сюда не пускайте без маски, бахил и халата. Полы мойте два раза в день. На улицу пока желательно тоже не выходить.

— Хорошо, — сказал отец. — Будет сделано.

Когда врач ушла, на телефон пришло сообщение от Кати:

«Любимый, здравствуй. Я себе места не находила все эти дни. Думала, как там мой котенок один. Максик, не верь никому. Не верь сплетням. Твоя мама хочет нас разлучить. Она меня терпеть не может. Я тебя очень люблю и надеюсь поскорей увидеть тебя живым и здоровым. У нас будет куча детишек, и мы будем жить долго и счастливо.

Твоя Катя. Целую. Крепко обнимаю».

Я еще раз пробежал глазами по сообщению и отложил телефон в сторону. Отец, нахмурившись, читал распорядок дня, который ему вручила Елена Николаевна. Я вспомнил, как Катя номер три говорила, что я не дал ответа на это сообщение и что сразу после выписки подал на развод.

Потом был последний телефонный разговор, и все. Не дал ответа… Катя номер три. О чем я вообще думаю? Это казалось кошмаром, но ощущения были реальными. Я даже на секунду почувствовал себя Марти Макфлаем из фильма «Назад в будущее». У меня в горле встал комок.

Одна моя часть, опираясь на реальные воспоминания, хотела видеть Катю. Опять хотела видеть. Она любила Катю, а вторая моя часть, второй Я, торчавший в том жутком подвале, уже сидел и сжигал все архивы, кочергой вороша пепел.

Я не знал, кому подчиняться. Осадок. Жуткий осадок. Черная грязь, похожая на кофейную гущу, осела на дне души. У меня затряслись руки. Я совсем обессилел. Попросил отца позвать врача. Он быстро вышел в коридор и передал мою просьбу медсестре.