Ольга Птицева - Зрячая ночь. Сборник [СИ]

— Лизонька… Лизонька, — твердила мама, покрывая ее мокрое лицо поцелуями. — Я же тебя не бросаю, ты только не подумай, что я бросаю… Так нужно, Лизонька, для тебя, для бабушки… Так лучше будет. Хорошо все будет.

Какое уж там хорошо, когда любимые ма и па уезжают в снежное далеко за денежкой, оставляя их с бабушкой совершенно одних? Лиза все хотела спросить об этом, но мама плакала и плакала, целовала и целовала, слова терялись в этих слезах и поцелуях. А потом к ним зашел папа и пообещал купить Лизе собаку.

Тут уж в ванную влетела бабушка.

— Никаких собак, Толя, ты в своем уме? — запричитала она, мимоходом выключая льющуюся вместе со слезами воду. — С собакой гулять! За ней следить! С Лизаветой бы справиться, а тут еще собака…

Папа начал было возражать, что ребенку нужен друг, тем более когда стресс такой. А бабушка ему плаксиво так, мол, кто бы о моем стрессе подумал. Тут уж и мама встряла, раскричалась, раскраснелась. Но когда они наконец затихли, Лиза точно знала, что собаку она не хочет. Нет. Хотелось ей мягкое и мурчащее, чтобы гладить, чтобы спало на подоконнике, свесив толстые лапы.

— Котика хочу, — уверенно сказала она, утирая распухший нос. — Котика.

За котиком папа отправился поутру. Всю ночь Лизе снилось, какие у нового друга будут лапки — сам серый, а носочки беленькие. И чтобы усы длинные, и хвост длинный. А носик маленький и розовый.

Самолет улетал в четыре, к двенадцати вызвали такси. В одиннадцать тридцать папа домой еще не вернулся. Мама, собранная в дорогу, а потому строгая и чужая, молча сидела на стуле. За нее паниковала бабушка. Паниковала так сильно, что хватало на обеих.

Лиза стояла рядом с мамой, одной рукой обхватив ее шею, и притопывала от нетерпения. Между возвращением папы и приездом такси было спрятано острое, немыслимое счастье. Папа принесет котика, и все начнут его рассматривать, умиляться гладкой шерстке и большим глазкам, потеплеет бабушка, мама придумает коту имя, папа назовет его зверюгой и гордо потреплет за маленьким ушком. А может быть, увидев, как хорош этот котик, они возьмут да передумают уезжать.

Такси приехало раньше, чем папа позвонил в дверь. Всего на чуть-чуть, но раньше. Мама успела ахнуть и прижать ладони к пылающим щекам. А бабушка — припомнить деда-путешественника, который тоже ушел за хлебом, а потом сама знаешь что, Шура, сама знаешь что.

А Лизка их не слушала, потому что за стеной скрывалась подъездная лестница, и по лестнице этой бухали знакомые шаги. Папа нажал на звонок и тут же сам открыл дверь ключом. В руках его был маленький сверток, просто скомканный цветастый шарф. Лиза оттолкнулась от маминого стула и побежала в прихожую, с размаху облапила папу, вдохнула запах улицы, живущий в складках его куртки, и поняла, что никуда его, конечно, не отпустит.

Но бабушка уже выволокла в коридор пузатые чемоданы, а мама, прижав к уху телефон, скороговоркой просила таксиста подождать еще пять минут, мы выходим уже, выходим.

— Я кота не нашел, — признался папа и присел перед Лизой на корточки. — Все обегал, нет котов. Всегда есть, а сегодня нет. Как назло. — Серые глаза его влажно блестели, Лиза никогда не видела, чтобы папа плакал, потому решила, что показалось. — Но зверя я тебе нашел, Лиз! Ты его береги! Он несчастный. — Отстранился, протянул ей шарф. — Бери, Лизка, бери!

— Толь, такси… — жалобно простонала мама, натягивая плащ.

— Да погоди ты! — Папа дернул плечом, наклонился к Лизе еще ближе. — Мне сказали, его сегодня собирались змее скормить, а я успел. Спас его, Лиз. Для тебя спас.

Лиза не понимала, о чем он говорит. Смотрела, как текут по папиным щекам слезы, как краснеет его длинный красивый нос, и не могла понять. Как можно спасти шарф? Как могут скормить его змее? Но спросить не выходило, в горле бурлили слезы, только открой рот, и они тут же вырвутся наружу, затопят прихожую, подъезд и дом. Затопят бабушку, скупо крестящуюся у двери, маму, тоже начавшую плакать, папу, который уже поднялся с корточек и подхватил первый чемодан, саму Лизу и даже шарф, а ведь его теперь придется беречь.

Как родители усаживались в такси, Лиза не видела. Бабушка все звала ее помахать маме на дорожку, но она не пошла. Осталась в прихожей, дышала тяжело, со всхлипами, но не плакала. Смысл плакать, если самое страшное уже свершилось?

Скомканный шарф продолжала держать в руках, просто забыла о нем. А когда вспомнила, то хотела положить на полку к остальным вещам, но что-то в нем вдруг заворочалось, пискнуло и поползло наружу. Лиза закричала бы, да голос сел от непролитых слез. Она осторожно опустила сверток на тумбочку и притихла.

Первым из шарфа показался маленький розовый носик. Он осторожно зашевелился, принюхиваясь. Потом показались длинные усы, за ними — острая мордочка. Черные глазки-бусинки внимательно посмотрели на Лизу. Видимо, Лиза им понравилась, и дело пошло быстрее. Крыс оказался маленьким и тощим, сам серый, а лапки в белых носочках. Хвост толстый и голый, теплый на ощупь. Лиза обстоятельно потрогала и его, и впалые бока, и широкий лобик. Крыс фыркал, но терпел.

— Котик, — удовлетворенно подвела итог Лиза и наконец заплакала.

Бабушка к хвостатому чудовищу не подходила. Тихо ругалась себе под нос, но в странную дружбу, случившуюся у Лизоньки и крыса, не вмешивалась. Плакать перестала сиротка ее бедная, и то хорошо. Сироткой себя Лиза не ощущала, только время без родителей вдруг застыло, стало рыхлым, как снег в марте. Лиза вязла в нем, терялась в днях, подсчитывала их по клеткам в дневнике, но уже на следующее утро не могла вспомнить точно, сколько же прошло. Удобнее всего было считать по переводам.

Три. Скоро четвертый.

Жизнь вошла в размеренную колею. Лизонька вставала по будильнику, кормила Котика, собиралась и вместе с бабушкой шла в школу. Уроки пролетали быстро, успевай только домашку записывать. А вечером можно сидеть в родительской комнате, читать папины непонятные книжки, укрываться маминой шалью, а если совсем уж невмоготу, утыкаться лицом в подушки, помнящие их тепло. Котик такие вечера проводил рядом с Лизонькой, бегал по спинке дивана, нюхал розовым носиком обивку, но не грыз.

Он вообще оказался очень понимающим. Понимал, что бабушка терпит его, скрипя зубами, и на глаза ей почти не попадался, прятался в шарф, который Лиза уложила в углу клетки, выбирался на голос и лизал хозяйские руки, точно отличая нежные детские ладошки от сухих ладоней бабушки.

Лизе казалось, что они уже тысячу лет живут втроем. Ей снилось, будто родителей и не было никогда, но она тут же просыпалась, всматривалась в темноту комнаты. Клетка стояла на столике у батареи. Значит, Котик есть, а с ним и папа, ради Лизоньки его спасший.