Ольга Птицева - Зрячая ночь. Сборник [СИ]

— Зачем в деревню? — Он нахмурился и стал похож на рассерженного старого пса. — Придумала тоже… Глухомань эта.

— Мне и нужна сейчас… глухомань. Чтобы ни одной знакомой рожи, тишина и покой… Дед, давай я в деревню поеду. Там же дом, там же хорошо…

— Ничего там хорошего нету. Одна алкашня по кустам шастает.

Это было грубо. На самом деле грубо. И дедушка это понимал. Я сжалась от стыда под его суровым взглядом. Дура дурой, решила, что жизнь в спивающейся глубинке подойдет, когда у самой проблем с алкоголем хоть отбавляй.

— Да, дурацкая идея… Прости…

Дед тут же обмяк, подобрел, придвинулся поближе.

— Вот и правильно. Нечего в темный час ехать туда, где своей темноты достаточно. Лучше, Тоська, езжай в Москву, а?

— В Москву? — Я недоверчиво посмотрела на деда, тот улыбался.

Столица была в восьми часах езды на поезде. Шумная, китчевая, большая, и от того способная подарить мне одиночество.

— Ну да. Будешь там ходить, вдохновляться. — Он откинулся на спинку стула, словно уже видел, как я брожу по улицам, тонущим в огнях. — Книжку свою напишешь, а?

Дед знал, что я мечтаю писать. Еще в школе помогал мне с сочинениями и хвалил за красивые обороты. Он даже уговаривал маму отдать меня в филологический, но здравый смысл взял вверх. Со школьных пор я так ничего путного и не написала. Мне хотелось думать, что причина всех бед, случившихся со мной после, скрывалась именно в этой нереализованности большого таланта. Иногда я представляла, как отпущу своих демонов на бумагу, посвятив им целый роман. А после они оставят меня в покое. Мечтала и заливала в себя рюмку, салютуя канувшим в небытие годам, проведенным в финансовой академии.

— В Москву, значит… — Я потерлась щекой о плечо, кожа чесалась от соли. — На это деньги нужны, дед…

— Так я дам. — Он улыбнулся. — Уж на месяцок тебе хватит.

И я уехала. Даже не попрощалась ни с кем как следует. Была уверена, что вернусь через месяц. Но первая же попытка начать роман вылилась в знакомство с директором заведения, куда я пришла выпить кофе и сотворить шедевр, посвященный дерьму, бурлящему внутри. Так месяц стал годом, а заведение — местом, где я научилась свои тексты продавать. Продавать, но не жить ими. А демоны так и остались со мной. Куда им было деваться?

О том, что на первых порах дедушка придумал и оплатил мой побег, не знал никто. Даже Мишка, уже через полгода простивший свою беспутную сестрицу. Даже мама, которая, кажется, знала все и обо всех. В их глазах мой отъезд остался первым серьезным решением, поводом хоть немного, да гордиться мною. Если бы, мои дорогие. Если бы. Так что ни мама, ни Мишка не слышали разговора в кухне. И слова, сказанные дедом, которые я успешно забыла, чтобы вспомнить в день возвращения, они тоже не слышали.

— Нечего в темный час ехать туда, где своей темноты достаточно, — сказал дед, не пуская меня в деревню.

А после уехал туда сам. И было в этом что-то до боли странное, до чесотки неправильное. Что-то, в чем необходимо разобраться.

— А дом, мам? Что с домом? — невпопад спросила я, обрывая мамин умиротворяющий монолог.

Она удивленно замолчала, моргнула, беря паузу, и снова натянула на лицо маску спокойствия.

— Так полгода мы в наследство вступали. Теперь нужно его продать, наверное…

— Я бы посмотрел вначале, — вставил Мишка, не отрываясь от противня с благоухающей картошкой. — Может, там что путное? Перестроили бы… Ну или продавать, конечно… Деньги не лишние.

— В любом случае туда ехать. — Мама пожала плечами. — Вещи разобрать. Повыкидывать там все. Только снимки дедовские заберем, да?

Я рассеянно улыбнулась, вспоминая, как любил дед свой старый, черно-белый еще, фотоаппарат. Носился с ним, как с писаной торбой, щелкая все кругом по поводу и без. Не коробки — целые чемоданы снимков хранились на антресолях, в сарае и гараже.

— Это память, — приговаривал он, пристраиваясь для очередного снимка. — Так что не вертись, пожалуйста, Антонина.

И я не вертелась.

— Значит, поедем. — Собственный голос прозвучал для меня неожиданно и громко. — Прямо завтра, как думаешь, Миш?

— Поехали. Тебе проветриться хорошо будет. Да и мне тоже. Мам, давай с нами?

— Вот уж нет. — Мам потерла переносицу. — Дом этот на меня только жуть нагоняет. А в пятницу родительское собрание. Вы уж давайте без меня, а я к субботе приеду. Оттащим старый хлам на помойку и позвоним риэлтору.

— Отлично, — Мишка кивнул. — Значит, с утра и двинем. Давайте уже картоху делить. Чур, вся моя.

А утром у Миши сломалась машина.

Мы загрузились в нее, почти вернув свой детский, радостный настрой, с которым обычно отправлялись в путешествия. Маму мы должны были подбросить до школы, она мурлыкала себе под нос какую-то песенку, нарезая нам хлеб с сыром в дорогу. Миша брился в ванной, шумел водой, фыркал, как заправский морж, и брызгал в меня холодными каплями, когда я пробегала мимо.

Все это могло показаться наигранной картиной. Но нам и правда было хорошо. До самой ночи мы сидели за столом и вспоминали. Дедушку и мамино детство, дедушку и его причуду фотографировать все кругом, дедушку и его любимые фильмы, книги, сорта чая, дедушку и разношенные ботинки из мягкой кожи.

— А помните?.. — перекрикивали мы друг друга, разражаясь хохотом.

А помните, как дед привез с дачи подстреленную кем-то куропатку и выхаживал ее на балконе, а потом отпустил в лес? А помните, как она кусалась и отчаянно воняла, сидя в старом тазу? А помните, как Мишка боялся идти в шестой класс, потому что уроки в разных кабинетах? Дедушка целую неделю караулил его в фойе и отводил куда нужно. А помните, как мама заболела ветрянкой после вторых родов? Дед мазал ее зеленкой и дул на каждую язвочку, не позволяя чесать. А помните, как он заставлял всех кататься на лыжах, пока сам не засадил себе огромную занозу и не плюнул на эту идею? А помните, как я целый год просила называть себя исключительно Антонина, чтобы порадовать дедушку, выбравшему для меня это имя?

А помните? А помните? А помните?

Сколько жизни скрывается за этим вопросом. Только самые близкие на самом деле помнят. Только они могут разделить груз памяти, а значит и потерь, чтобы тот не раздавил человека, чтобы человек его сдюжил.

А помните?

Именно этими «помните» считаются прожитые годы. Именно так очерчивается круг тех, с кем эти годы и были прожиты.

Сколько бы ни случалось дерьма в нашей семье, но каждый из нас помнил. Каждый хранил в себе воспоминания, словно дедовские снимки в тяжелом чемодане. Той ночью мы листали их, не скрывая, какую боль может доставить удовольствие вспоминать, разглядывать родное лицо, которое больше никогда не увидишь.

И пока мы говорили, перебивая, смеясь и, кажется, плача, путаясь, теряя себя в омуте памяти и общей жизни, я начала отпускать. Деда, свою обиду и беды, случившиеся с нами. Мне вдруг на самом деле стало легче.