Мортен А Стрёкснес - Времена моря, или Как мы ловили вот такенную акулу с вот такусенькой надувной лодки

Медлить тут нельзя. К примеру, практически в это же самое время в беду попал шестидесятишестилетний рыбак, у которого заглох мотор. Зацепиться якорем не удалось, и лодку понесло прямиком на камни. Гидрокостюма у рыбака не было, только обычная одежда да жилет. Однако прежде чем оказаться в воде, он в последнюю минуту успел позвонить в спасательную службу. Сказал, что терпит бедствие, и сообщил примерные координаты. А камни уже совсем рядом, лодка того и гляди разлетится в щепки. Жестокий ветер, мороз десять градусов, темно – рыбаку ничего не оставалось, кроме как прыгать в ледяную воду. Ему удалось вскарабкаться на невысокий отполированный выступ и удержаться на нем, борясь с волной, которая несколько раз пыталась смыть его оттуда. Двадцать минут погодя подлетел спасательный вертолет Sea King 330-й эскадрильи. Осветив место прожекторами, отыскал рыбака и спустил к нему спасателя в корзине. Пальцы у рыбака к тому времени уже совсем окоченели, как, впрочем, и все тело.

Всего за неделю до моего приезда на Скрову в восточной бухте острова обнаружили еще одного утопленника, вокруг которого кружилась пустая моторка. Поехал на рыбалку да неудачно выпал из лодки, а почему – неизвестно.

Рыбацкое ремесло – самое опасное у нас в Норвегии. Никто не считал, сколько рыбаков утонуло в лофотенскую путину с той поры, как Харальд Прекрасноволосый объединил норвежские земли. В один только день 1849 года жестокий шторм, разразившийся в разгар путины, унес более пятисот рыбаков. Оставив сиротами несколько тысяч человек, которые в одночасье потеряли отцов, мужей, кормильцев.

Если сложить данные из архивов Рыбного директората Норвегии за 1887–1896 годы ( Lofotoppsynets annaler ), получается, что за эти годы в результате “кораблекрушений” утонуло двести сорок рыбаков. Основной причиной, согласно донесениям, была штормовая волна – она захлестывала лодку либо переворачивала ее [73] Цитируется по норвежскому источнику: Франк А. Йенссен. “Треска: рыба, создавшая Норвегию” / Frank A. Jenssen. Torsk; Fisken som skapte Norge . Kagge forlag, 2012, ss. 52–53. . Именно так в Вест-фьорде утонуло бессчетное количество народа. Это фактически основа основ, простейшая арифметика: перегруженная лодка + штормовая волна + ледяная вода = утопленник.

– Как по-твоему, сколько всего рыбаков утонуло за лофотенскую путину? Пять тысяч? Двадцать?

Поразмыслив секунду-другую, Хуго отвечает:

– Кто знает, а вдруг, пока они там барахтались, кого-то из них съел гренландец?

Пока вокруг нас лодки, волноваться нечего, снова начинаю волноваться я.

– Как думаешь, хватит? – спрашивает Хуго.

Плоскодонка наполовину забита скреем. Ходим по колено в рыбе.

– Ты шутишь? – иронизирую я, вычерпывая рыбью кровь старой банкой из-под краски, определенной Хуго в качестве черпака.

– Снимаемся, – решает Хуго.

Проверяю мобильник. Батарея почти сдохла, заряда на час или около того. Пальцы окоченели, пусть сегодня не минус пятнадцать, как накануне, но все равно холодно. К тому же руки мои покрыты слизью – прокалывая рыбу, пришлось скинуть рукавицы. Телефон выскальзывает из рук, словно мокрое мыло. Плюхается в кровяную лужу: это все равно что уронить его в море, метров на восемьдесят в глубину. Хуго достает свой мобильник. Тот еще не совсем разрядился.

Когда мы выходили в море, волна была тише, в том нет никакого сомнения. Прозрачный, ослепительно-погожий день стремительно меняет свой облик. Хуго смотрит на небосклон и задерживает взгляд на происходящем там. Кажется, словно отдернули занавес, а из-за него в нашу сторону сизыми клубами пополз густой сигаретный дым. Хуго немедля заводит мотор и берет курс на Скрову.

– Снег пойдет, – говорит он и добавляет газу – мотор чохает, набирая обороты. Наша посудина так нагружена, что, кажется, не движется вовсе.

Минуту погодя нас настигают первые мокрые хлопья. Далеко от берега мы попадаем в круговерть, которую синоптики называют ливневым снегом ( rennedrev ).

Из виду мгновенно пропадают наши привычные, надежные ориентиры – Скрова и соседние острова. Нет больше проку теперь и от Скровского маяка. Мир в одночасье стал монохромным. Густой снегопад застит небо, накрывая нашу плоскодонку мешком.

– Дрянь наше дело, – произносит Хуго в своей оригинальной манере, особо выделяя первое слово, а сам продолжает править уже вслепую. Ему хорошо известно – даже если собьемся с курса, у нас еще остается приличный запас, прежде чем мы попадем в опасные места с подводными шхерами и мелями. С тыльной стороны Скровы море между шхерами в буквальном смысле по колено.

Видимость то нулевая, то вдали вдруг мелькнет остров. Вот только какой? Все будто перемешалось, задвигалось, меняя форму и координаты каждый раз, когда приоткрывается полог снежного занавеса. Я уже обрадовался, что разглядел не то Лиллемоллу, не то верхушку Скровы, но в следующий миг на том же месте передо мною встает островок, который я не узнаю совсем. Мир течет, его пропорции искажаются, а ты глядишь на него, как в подслеповатое окно. Если бы музыку Шёнберга изобразить на картинах, она, вероятно, предстала бы в виде таких вот контрапунктических пейзажей.

Плоскодонка оседает под тяжким грузом, точно обледеневшая ветка за миг до того, как надломиться. Все мы когда-нибудь сгинем. Но тот из нас, кто сгинет в море, сгинет навеки, разом, без следа. Словно канул в Лету. Большинство из нас не может даже думать об этом без содрогания. Один мой приятель, вернее, знакомый, как-то запутался ногою в снасти в тот самый момент, когда траулер уже начал спускать ее в воду. Больше его не видели. А я до сей поры, хотя прошло уже тридцать лет, все думаю о нем. Мой прапрадед, конечно, тоже утоп в море, и этот случай – не из тех семейных традиций, которые нам хотелось бы чтить.

Глубокая, соленая, черная вода катится на нас, холодная и равнодушная, без всякого сострадания. Ей нет дела до нас, она занята собой. Как занята собой всегда, ежечасно, а мы ей ни к чему, ей чужды наши надежды, наши страхи – ей нет нужды до наших описаний. Мрачная могучая масса ее – всепревозмогающая сила. Многие до нас побывали в нашей шкуре, считая еще от наших отважных предков, которые пускались в плавание на челнах, выдолбленных из древесного ствола. Гребли себе, рассекая сонные волны, и умудрялись доходить до дальних пределов – туда, где их подстерегали течения, перед которыми бессильны и весла, и руки, или же их настигал внезапный шторм. В тот час все они, верно, застывали, пораженные одной и той же догадкой: что на самом деле у моря нет ни души, ни памяти. Все, что ни проглотит оно, пойдет на корм рыбам, крабам, кольчатым червям и миксинам, плоским червям и прочим паразитам. Кануть и угодить в лапы вечного, бесформенного всеединого.