Мортен А Стрёкснес - Времена моря, или Как мы ловили вот такенную акулу с вот такусенькой надувной лодки

В ответ Хуго лишь качает головой: дескать, достаточно повидал, чтоб такому удивляться. Он видел в новостях, что в муниципалитете Викна в Нур-Трённелаге, где как раз велась сейсморазведка, на берег выбросило двадцать шесть гринд.

Тогда я припоминаю другой случай, о котором вычитал недавно. В пятидесятые годы прошлого века один американский ученый пришел к заключению, что миру, по крайней мере США, было бы выгодно очистить Арктику ото льда. Транспортные пути стали бы короче, а арктические богатства – доступнее. Ученый, а звали его Гарри Уэкслер, предлагал взорвать под арктическими льдами водородную бомбу – по его расчетам, хватило бы десяти штук мощностью около десяти мегатонн каждая. От произведенного ими пара Северный полюс вспучился бы толстым ледяным куполом. В результате оставшийся лед не смог бы отражать солнечный свет. Начал бы активней поглощать тепло – парниковый эффект был известен уже тогда – и растаял бы окончательно.

Хуго недоверчиво смотрит на меня так, словно я сам все это сочинил.

Море переливается всеми красками, меняясь ежесекундно. Техничными движениями вываживаем из водяной толщи очередного трепыхающегося хищника крупных размеров. Оглушив его, поднимаем на борт плоскодонки, резко втыкаем нож в kverken – калтычок, или рыбью гортань.

Вся эта рыба, которую теперь поднимают на лодки, тесно сгрудившиеся в Лофотенском бассейне, годами, часто бок о бок, преодолевала не одну сотню миль, чтобы доплыть сюда, на северо-восток Лофотена, от самого Баренцева моря. В эту пору скрей не может думать ни о чем, кроме нереста, и почти ничего не ест. И лишь когда под нос ему суют дразняще крохотную приманку, берется, не раздумывая, равно как и на резиновый кембрик, едва прикрывающий жало крючка. Разборчивей скрей, конечно, не станет, но все же и он – рыба не бесчувственная. Какое это, должно быть, жуткое потрясение, когда вдруг понимаешь, что тебя поймали да при этом силком, на невидимой леске, тащат наверх, к свету. Отрывают от косяка сородичей (которые, пожалуй, даже не заметят твоей пропажи) и выдергивают с пятидесяти- шестидесятиметровой глубины на самую поверхность. Ты, конечно, упираешься, борешься из последних сил и, может быть, даже сорвешься (только кому от этого легче?). Большинство же получает удар колотушкой по голове и затаскивается через леер на борт, присоединяясь к уже наваленной там куче таких же горемык (любопытно, есть ли у них инстинктивная способность предчувствовать свою смерть, или этой способностью отмечены только выше стоящие организмы?).

Еще одна рыба, и еще одна. Проблема в том, что с каждой новой поимкой азарт не слабеет. Пугающая масса трески кишит под нами. Пугают размеры рыбной кучи, растущей в нашей лодке.

Хуго рассказывает, что раньше богатые протеинами молоки и несортовая икра, не годившаяся для консервации, шли на корм коровам. Прибавляет, что японцы и некоторые из местных лофотенских рыбаков готовят из молок коктейль или аперитив, так называемый крёлль . Тут, от собственного рассказа, Хуго вдруг начинает мутить, но вырвать он, как мы знаем, не в состоянии.

Море, верное себе, пребывает в бесконечном движении. Когда мы только расставляли снасти, оно дышало мерно и спокойно, словно большой сонный зверь. Теперь же спокойствие нарушилось, дыхание стало прерывистым, взволнованным. Лодку разворачивает кормой к волне, которая, перемахнув через ограждение, достает своим языком палубу. Кажется, погода меняется. Со стороны океана половина неба усеяна черными кляксами. Картина величественная – на другой половине солнце периодически отыскивает вертикальные бреши между тучами и посылает солнечные лучи, которые вспыхивают и гаснут, выхватывая перемену морских декораций, словно в каком-нибудь мультфильме или на оперной сцене.

Не знаю, заметил ли Хуго, что впервые за все годы наших совместных морских вылазок я занервничал. Надувная лодка, на которой мы обычно выходим в море, в отличие от этой лоханки, не тонет. Ну, почти. Даже, если потекут все понтоны, резиновый корпус удержит РИБ на плаву.

Хуго вообще-то настоящий морской волк. Здешние воды знает как свои пять пальцев. На море бывал в самых немыслимых переделках. И именно поэтому, решаю я теперь, именно потому, что каждый раз “в итоге все срасталось”, не слишком ли он уверовал в свое везение? Ведь достаточно одного раза, чтобы “в итоге не срослось”. Чтобы один раз не повезло. Правда, рассказывать об этом доведется уже другому.

В древности жила в Скандинавии великанша Ран (др. – сканд. Rán , “кража”, “похищение”, “грабеж”), повелительница подводного мира. Своими неводами она ловила, нет, “похищала” моряков: топила их и уносила на морское дно – в свое царство. Ран была женой ётуна Эгира, брата ветра и огня. И было у них девять дочерей – девять морских волн, как девять типов волн, известных древним скандинавам. Голову Эгира венчали водоросли, и не было ему равных на море. Древнескандинавские скальды не говорили “корабль утонул”, а говорили “корабль угодил в пасть Эгиру, а Ран унесла его в свои подводные хоромы”. Эгир повелевал штилем и штормами. Из крови Бальдра сварил он мед жизни, и с тех пор чаша его наполнялась сама собой. Эгир прослыл символом благополучия. Не только за чашу с неиссякаемым медом, но и за дворец из чистого золота, в котором жил он вместе с Ран. Эта роскошь служила лишь отражением истинного источника их несметного богатства. Источником этим было море.

В былые времена нашу лодку, пожалуй, окрестили бы плавучим гробом. Хорошо еще, что мы надели спасательные жилеты. Всё лучше, чем ничего, отвечает Хуго, когда я, как бы ненароком, с надеждой интересуюсь, спасут ли они нас. Это же не гидрокостюмы , особо подчеркивает он, а сам между тем отправляет в рот кусок шоколада (он всегда берет в море шоколад и лесные орехи – это наш самый-самый неприкосновенный запас). Иногда он резко лишается сил – побочный эффект неудачной операции на желудке. Тогда энергия разом покидает его и он в буквальном смысле валится с ног. Такое бывает нечасто, но всегда приходится весьма некстати. В последний раз подобный упадок сил приключился с ним, когда он охотился на зайца в лесной посадке за своим домом на Энгелёйе. Тогда Хуго полз сперва по траве, а потом долго всползал на крыльцо, волоча за собой ружье. Пот тек с него ручьем, а сам охотник не мог вымолвить ни слова. Но Метте смекнула, что надо срочно накормить мужа. В кухне как раз стоял тазик с копченой селедкой, и за какие-то десять минут Хуго умял восемь бутербродов.

Гидрокостюм – и тот помогает не всегда. Несколько лет назад в свольверскую гавань принесло утопленника. Как выяснилось, рыбака из Мельбу, пропавшего за некоторое время до этого. Гидрокостюм позволяет продержаться дольше, в зависимости от времени года и от того, что надето под костюмом. На что рассчитывал этот несчастный, надевая гидрокостюм, когда его лодка уже шла ко дну? Видимо, на то, что “все срастется”. Не срослось: скорее всего из-за того, что промерзшие пальцы не слушались и не сумели до конца застегнуть молнию. В результате вода проникла внутрь, обрекая рыбака на верную смерть.