Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

А раз так, то через месяц деньги вернулись назад отправителям, когда уже появились новые купюры. Умные люди их получили, но уже новыми деньгами и распорядились ими, как хотели. И чихать они хотели на алкоголика министра финансов Павлова.

Это было в самом начале освоения целины. К нам тогда ехал народ со всего Союза, и край гремел по всей стране. Впервые многие услышали слово — «Кулунда». Шутка ли — распахали более трёх миллиона гектаров векового целика, построили сотни новых посёлков. Но самое главное: через каких-то десять лет послевоенной разрухи — сразу завалили страну хлебом!

Ясно, что велась большая культурно-агитационная работа. К нам приезжали известные артисты Мариинского театра оперы и балета, а Мария Мордасова пела на всю страну частушки:

Приезжали и поэты-шестидесятники Евтушенко, Вознесенский, Роберт Рождественский… Наш знаменитый земляк перед целинниками читал чуть заикаясь свои замечательные стихи:

На этот культурный фронт бросали и местные творческие силы — артистов местных театров и писателей.

Однажды собрали десант творческой интеллигенции и отправили в Берёзовский район. Встречали нас хорошо, и выступали мы от души. Только представьте — кругом вороха золотой пшеницы, вместо сцены — машина с открытыми бортами, а вокруг сидят на хлебных ворохах целинники. К вечеру руководство организовало уху и всё, что к ней положено: костёр, а вокруг гости — партком, рабочком и ещё несколько мужиков-целинников.

А надо вам сказать, что во время освоения целины стопок, рюмок и хрустальных фужеров ещё не было, зато были гранёные стаканы по семь копеек. И вот, когда уже осадили по два стакана водки по самый рубчик (!) и разлили по третьему, вдруг парень-целинник в тельняшке (видать, из флотских) говорит:

— Всё, ребята. Я пить больше не буду.

— Как?! Почему?! — Загалдели все.

А он спокойно и рассудительно говорит:

— Я же за рулём. Мне ещё вас везти в Берёзовку, в гостиницу.

И это после двух стаканов по самый рубчик! Потом уже, когда мы уезжали из района, и было традиционное застолье, мы рассказали секретарю райкома про этого флотского парня. Какое же у человека должно быть конское здоровье и сила воли, если после двух стаканов может наступить себе на горло и сказать: «Нет!» Потом рулить сорок вёрст, а ему ещё назад ехать.

— Это надо будет учесть, — говорит первый секретарь заведующему орготделом райкома, — найдите его, побеседуйте и переведите в профком. — Потом подумал и уточнил: — Нет, лучше сразу на партийную работу. Нам такие кадры позарез нужны.

В бытность коммунистов все партийные конференции заканчивались пением «Интернационала», и это уже стало традицией. Обычно раздавали листки с текстом и пели. Ещё часто подпевали артисты из самодеятельности. И только потом появились пластинки с гимном «Интернационала». Но если сказать честно, то «вживую» пели не очень. А вот у нас всё было по-другому, выручал главный агроном сельхозуправления Павел Егорыч Барсуков. Голос у него был сильный и приятный, как у заправского певца. Его даже несколько раз показывали по телевизору. Вот он всех и выручал, — по сигналу всегда первым поднимался и запевал:

Зал, гремя стульями, сразу дружно вставал и подхватывал:

Песня крепла, пели от души и с удовольствием, так как после песни всех отпускали домой, а начальство крадучись ехало куда ни будь обмывать партийное мероприятие.

И вот однажды, в какие-то века приехал к нам на партконференцию сам секретарь крайкома, ведающий вопросами сельского хозяйства. Понятно, что наш райком партии заранее побеспокоился, всё на несколько раз проверил, даже по всем мелочным вопросам. По такому случаю Павла Егорыча настропалили:

— Ты уж не подведи, сам понимаешь…

— Как можно? Да вы не переживайте, — успокоил он райкомовцев, ошалевших от беготни и сознания важности события.

И вот она партконференция. Всё шло по плану, как положено. Дело уже шло к вечеру, а скукотища — страсть! По барабанным перепонкам дятлом долбят эти проценты, гектары, тонны и заверения райкома, крайкома и родной нашей партии…

А тогда Андропов так гайки завернул, что и не пикнуть, только кто же нашего партийного человека перехитрит? По старой традиции налили полный бригадный самовар самогонки и по одному, по двое ныряли в кабинет директора Дома культуры. Так сказать, удовлетворяли свою естественную потребность.

Павел Егорыч тоже несколько раз сбегал к директору, хорошо подрумянился и центр тяжести у него стал маленько смещаться. Время до конца конференции ещё много, и он решил отдохнуть. Попросил, чтобы его вовремя разбудили, а сам под эти гектары, проценты центнеры продукции прикорнул на стульчике.

Всё было бы хорошо, но видать он хватил чуть лишка из самовара, потому вдруг начал подхрапывать, его кто-то легонько по плечу похлопал и шепчет: «Егорыч, приведи себя в порядок!» Тот спросонья подхватился, откашлялся и хоть бы спросил, что происходит? Видит пустую трибуну, президиум на него уставился, там думают, что коммунист встал и желает что-то важное им сообщить. А он ни к селу, ни к городу грянул красивым тенором:

Первыми встали те, кто спал или дремал, да не разобрав что к чему, спросонья как подхватили, как заголосили:

За ними все подхватили по привычке, думают — это в честь секретаря крайкома. Представляете? Песню уже не остановить, это же вам не «Шумел камыш», а партийный гимн. Президиум не знает что делать, глядит на секретаря, а тому нельзя отрываться от масс, ведь народ и партия едины. Поднялся и тоже заблажил:

А затем… затем «Интернационал» пели ещё раз, в конце конференции, как и положено, но секретарь смотрел волком.

А на другой день состоялось заседание бюро райкома, и был «разбор полётов». Наказать Павла Егорыча следовало, только вот не знали — за что? За то, что пел «Интернационал»? Не смешите. Долго думали, как бы так вкатить выговор, чтобы тому мало не показалось, но чтобы и не обидеть знаменитый партийный гимн. И всё равно исхитрились и наказали выговором… «за нарушение партийного регламента и неэтичное поведение».

Больше его делегатом на партконференцию не избирали. По телевизору тоже не показывали.