Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

Вдруг на остановке садится бабка, пьяненькая и, видать, из бомжей. В руках — сетка с пустыми бутылками. Пока она телепалась по проходу, её сетка, возьми, и зацепись за какой-то шуруп сиденья, и ей нет хода ни туда, ни сюда. Она не поймёт, в чём дело, дёрг-дёрг сетку — никак. А тут эти парни разом, как заржут.

У них был свой разговор, с ними молоденькая, а бабка им до лампочки. Зато та обиделась. Думает, это они, черти драные, озоруют и её сетку тянут. А сейчас же демократия и свобода личности. Она и решила, что её гражданские права ущемляются. Ка-ак дёрнет, как ругнёт их по матушке, да ка-ак шарахнет этой сеткой по башке того, который сидел ближе к ней!

А это был как раз Илья Семёнович, который вообще деревенский и к городским обычаям, чтоб били сетками с бутылками, не привык. Что тут началось! Понятное дело, звон и осколки стекла, и ещё крик. Трамвай встал, а вот и она, родная милиция, на «синеглазке» подкатывает. Бабку повязали, да она и сама сообразила, что погорячилась. Парни мигом слиняли, им светиться в свидетелях не с руки. Что произошло, толком никто не знает.

— Кто вас так, папаша, приласкал? — Спрашивают его органы, и показывают на эту отчаянную бабку. — Неужели эта старушенция, что с битыми бутылками? Так мы её враз за решётку!

У Ильи Семёныча хоть и крыша раскрытая, уже и гуси на юг наладились, но пожалел старушку, успел ещё при памяти сказать:

— Нет, её не трогайте. Я сам случайно боднул сетку с бутылками. Я деревенский, а у нас все с причудами. — И отключился.

Очнулся в городской больнице с забинтованной головой. Что-то там у него случилось непонятное, по-простому — это сотрясение. Как механизатор он понял так, что какие-то там запчасти сдвинулись с места, и потому он стал заговариваться. Но через пару дней оклемался, и всё пришло в норму. Городскому бы тут сразу каюк, а деревенские они на голову крепкие.

Лежит. Стали навещать его дети и вы не поверите, притащилась эта бабка. Принесла богатую передачу и сказала, что все бомжи со свалки за его солидарность с простым народом, шлют горячий привет. Если только что понадобится, лекарство или что другое, их цыганский профсоюз всё махом раздобудет. Во как!

И врач попался хороший, Лев Абрамович. Говорит, придётся полежать с месяц. И тут затосковал Илья Семёнович. Полежал он, полежал, а как сняли повязку с головы, стал просить врача:

— Лев Абрамович, я рыбак. Можно я буду потихоньку сети вязать? Делать нечего, а работа не умственная. Я парочку сетей свяжу и оправдаю гусей и мясо, что у меня в трамвае дёрнули или милиция, или жадные горожане во время этой собачьей свадьбы, пока я лежал а отключке. И время быстрей пройдёт.

Лев Абрамович поначалу заартачился, начал выступать, мол, ты начнёшь сети плести, другой валенки катать и мебель строгать. И вообще, у вас с башкой ещё плохо, буровите всякую хреновину. Потом, когда нагнал жути, вдруг сам же и предлагает:

— Я могу разрешить, но только, если одна сеть будет моя.

Он и согласился. Бомжи со свалки где-то раздобыли капроновые нитки, дети привезли мерную планку и челнок. И стал он вязать сети. Целыми днями. Делать нечего, а его работа успокаивает, и дела на поправку пошли. Примет он процедуры и вяжет. Он при деле, а соседям скучно, всё шутят друг над другом.

И вот как-то Илья Семёнович сомлел и уснул среди дня. А эти черти взяли и ему между пальцами правой ноги засунули челнок с капроновой нитью, а размерную планку присобачили между пальцами левой ноги. Ждут, что будет. И дождались.

Вдруг открывается дверь и вот она — комиссия, во главе её научное светило, нейрохирург, профессор Погорелов. Все перед ним на задних лапках, говорят вполголоса, либезят: «Ти-ти-ти!» Он осмотрел больных, дал мудрые советы и к Илье Семёнычу.

А Льву Абрамычу не с руки будить его при таком рыбацком промысле, незаметно его ноги укрыл одеялом, хитро говорит:

— Этот тяжелобольной не спал две недели и вдруг задремал. Не надо будить. Я про него всё доложу, — и давай сыпать латынь. Стал пудрить профессору мозги. А тот всю жизнь с мозгами возится, ему ли не раскусить хитрющего сына Израилева.

Профессор был с юмором, догадался, что если Лев Абрамович суетится, жди чего-то необычного. И точно. Подходит к Илье Семёновичу, а в палате жарко было, тот сопрел и давай во сне брыкаться и сбрасывать одеяло. Профессор помог и вдруг остолбенел от изумления! У него самого глаза округлились, и рот открылся, как у дурочка, хоть он-то был учёный человек. Видит, Илья Семёнович сучит ногами, и как вяжет петли челноком! И уже метра три сеть связал. Представляете? И всё это во сне!

— Я, кажется, всякое видел, — говорит профессор, а сам всё трёт глаза, думает, что это ему всё померещилось, — но что бы больной с сотрясением головного мозга вязал сети во сне! Да ещё ногами! Это феномен!!! Надо будет сообщить в Академию наук.

Не знаем, сообщил или нет, но Илья Семёнович прославился. С ним теперь даже районный психиатр за руку здоровается.

Одно время в больнице у нас работала Клавдия Петровна Голубева. О ней ходили легенды. К ней даже из города приезжали лечиться. Любые сложные операции живой рукой делала. Кроме того, у неё была такая медицинская храбрость, что все диву давались. Бывало, при надобности, ночь-полночь, а она одна идёт в морг, и там среди покойников уточняет диагноз смерти бывшего больного. Она ничего не боялась.

Бывали такие случаи, что весной выловят из реки утопленника или вытает из снего труп «подснежник» — у милиции сразу вопросы: когда наступила смерть, сам умер или кто помог, поэтому скорей за Клавдией Петровной, чтоб сделала экспертизу. Сами не могут смотреть — отворачиваются, некоторых даже мутит, а ей хоть бы что, орудует скальпелем. Представляете?

А вот откуда такая смелость образовалась, стоит рассказать.

Сама она деревенская, а училась в городе на доктора. Но вот беда — по первости страшно боялась упокойников. Как придут на практику в морг, она так и хряснется в обморок. Её даже хотели отчислить, но вначале вызвали в комсомольский комитет факультета. Комсорг Вася Капустин строжился и стыдил: «Клава! Какой же ты медик, если боишься мёртвых? Ты же комсомолка. Прочитай ещё раз Устав ВЛКСМ!» И что вы думаете? Ещё раз прочитала Устав и осмелела. Правда, перед этим случай вышел.

После первого семестра поехала она на каникулы домой. Едет и думает, — надо посоветоваться, может, бросить к чёрту эту медицину? Родители как услышали, крик подняли, — учись!

— Мы надеялись, что выучишься на доктора, нас в старости будешь лечить, а ты что удумала? Боится она мёртвых! Надо же!

Одним словом — усовестили и отговорили. Поехала она опять в этот страшный институт. До своротка на станцию её подвезли, а надо ещё вёрст двадцать до станции на попутках. Ждала она, ждала, но как на зло, нет ни одной попутки. Оно и понятно — было воскресенье. Погода угодила студёная, она совсем замёрзла, а уже темнеет. В стороне какая-то деревушка, она и подалась туда. А там больше половины домов оказались заколоченными, в других уже спали. Стучит, никто даже двери не открывает. Видит, в одной хате окна светят, она туда. Раз свет горит, значит, кто-то должен быть. Это уже хорошо, её спасение.