Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

— А теперь выходи, Горбатый! Я сказал — Горбатый!

Самый главный бухгалтер несмело поскреблась в дверь, да без пользы, а главврач опять думает: «Мужик я или не мужик?», и тоже, как рявкнет в забаррикадированный подвал:

— А теперь выходи, Горбатов! Я сказал, Горбатов! Принесла главбух твои кровные, даже 15%, что зажулила. Снимай водную блокаду, а то меня голые бабы повесят за военное место!

Василий Егорович даже не злорадствовал, что одержал финансовую победу и заставил уважать рабочего человека. Расписался в ведомости, аккуратно пересчитал деньги, и сразу же дал долгожданную воду в грязелечебницу. Мойтесь, женщины.

И сразу все проблемы в санатории были сняты, главврач извинился перед женщинами-заложницами, и они даже не стали его вешать за… (это самое), понимают, — издержки производства.

Одно плохо, когда Василий Егорович разобрался с горячей и холодной водой и опять включил телевизор, то фильм уже окончился. Показывали Африку, а там всегда тепло, а потому настоящие сантехники там не в такой цене, как в Сибири.

Накануне перестройки и к нам в страну проник вирус свободы тела, а проще — видики с сексом. Но эту буржуазную заразу поначалу смотрели тайком. А вот с разгулом демократии в стране на сексуальном фронте всё стало проще. Все условности приличия у нас стали похожими на западный манер. Некоторые даже стали считать, что супружеская измена, это нормальное явление.

Тем более, когда это всё пристойно и супруги не афишируют свои похождения. Шло время и всё менялось. Даже находились люди, которые не верили, что чья-то супруга в жизни ни разу не изменила мужу. Только это не совсем так, потому что у нас есть ещё преданные супруги. Поэтому приведём наглядный пример.

***

Был месяц май, природа оживала, соловьи захлёбывались от счастья и любви, и в это время Ирине Васильевне удалось купить с большой скидкой «горящую» путёвку на курорт. А у нас всегда при одном слове «курорт» у всех глаза становятся блудливыми, а улыбки масляные. Её сослуживцы хихикали и делали пошлые намёки, зато родной муж, Виктор Степанович, по этому поводу слова худого не сказал, так как в своей жене был уверен.

И вот он — курорт с радоном и процедурами, музыкой, танцами и сотнями новых знакомых. Здесь все условности уходят на второй план, а на первом — курортные романы, на худой конец, лёгкий флирт. В общем, всё на босу ногу. Но только не для Ирины Васильевны. Она во всём держала дистанцию, хотя мужики к ней липли, как пчёлы на мёд. Лет ей было чуть за тридцать, фигурка спортивная, в меру общительная и недурна собой. От ухаживаний уклонялась и даже мысли не допускала об измене.

А вот соседка по комнате наоборот, говорила ей, что живём один раз и надо этой жизнью пользоваться на всю катушку. Когда в их комнатку набивались весёлые и блудливые гости, Ирина Васильевна уходила в фойе смотреть телевизор. Тут она и познакомилась с Михаилом Михалычем, шахтёром из Кемерово.

Он был чуть постарше её, серьёзный и трезвый, не любил шумных сборищ и эти ускоренные курортные романы. Она даже стала ему доверять, вместе ходили на прогулки, и он бережно держал её под ручку. Умел поддерживать разговор, беззлобно подшучивал над курортными интрижками, и к месту цитировал Пушкина и Тютчева: «И сердце бьётся в упоенье, и для него воскресли вновь…», «Я встретил вас, и всё былое в отжившем сердце ожило…» Но самое главное — никаких пошлых разговоров и намёков относительно Ирины Васильевны никогда не делал. Всё это, скорее, походило на потребность усталой души выплеснуть всё, что накопилось с годами. Иногда так в жизни бывает.

В воскресенье процедур не бывает, а потому они гуляли дольше обычного. И вдруг Михаил Михалыч ей и предлагает: «А что, Ирина Васильевна, не взять ли нам бутылочку шампанского и посидеть? Но вы ничего такого не подумайте, это от чистого сердца. Вы же сами видите, что я уже давно не мартовский кот».

А Ирину Васильевну как током дёрнуло и в жар бросило. Думает, это же он, кобель, меня соблазнить пытается! Ишь, котяра, как подкрадывался с Пушкиным и Тютчевым! В душе началась кутерьма, было жутко и вместе с тем приятно. Ведь ей уже скоро сорок стукнет, а что она кроме мужа видела, даже не знала, как это бывает? Что испытывала Ева, вкушая запретный плод? И потом, можно же далеко не заходить, это всего лишь лёгкий флирт, а он ни к чему не обязывает. Она подумала и согласилась, но только на шампанское. Так его загодя и предупредила.

До демократии на курорте вообще спиртным не торговали, а с её приходом магазины стали торговать алкоголем круглые сутки. На прилавках всё, вплоть до птичьего молока. Заходят они в торговый зал супермаркета. Михаил Михалыч берёт корзину для покупок, пошли по рядам. Берут фрукты (и это в мае!), всякую вкуснятину, потом стали выбирать напитки. Взяли шампанское, подошли к полке с коньяками, а там этого пойла — десятки сортов, в разных бутылках, от ста граммов до двух литров.

Михаил Михалыч был знаток коньяков, поэтому стал выбирать, чтоб не напороться на подделку. Расстегнул плащ, из кармана достаёт очки, и то их оденет, то снимет, всё разглядывает и разглядывает этикетки. Пошли к кассе. Рассчитались и только выходить, а охранник растопырил руки и тормозит.

— Мужчина, вы забыли рассчитаться за коньяк, который спрятали в карман вместе с очками. Придётся вам заплатить.

Стыд-то какой! Ирина Васильевна аж побледнела, а Михаил Михалыч наоборот, стал наливаться бурой краской. А как стал говорить, сразу стало понятно, что он знает не только Тютчева и Пушкина. Короче — он ещё был человеком из очень простого народа. Среди шахтеров много таких, кто цитирует классиков, но когда надо, то найдёт нужное и убедительное народное слово.

— Ты что козёл, совсем оборзел?! Чтоб я крысятничал! Да за этот базар я тебя так уработаю, что ты всю жизнь на таблетки будешь горбатиться. — Другие крепкие слова он тоже говорил.

А их уже окружили охранники, тут же и ротозеи курортники, которым интересно, как с коньяком залетели их собратья — сытые бездельники. Поднялся шум, крик, появился директор супермаркета. Вежливо так предлагает шахтёру:

— Гражданин, вы успокойтесь и не шумите. Разберёмся. А пока прошу пройти в досмотровую комнату.

Михаил Михалыч враз успокоился, но говорит по блатному:

— Ну, козлы! Ну, зафрахтованные фраера! Я вам после этого хипиша такое толковище устрою, мало не покажется! А сейчас требую, чтоб меня обшмонали. Но здесь же, и при всех.

— Нет, — говорит охрана, — мы не имеем права обыскивать, это дело милиции. Вы успокойтесь, она сейчас подъедет и всё сделает по закону. Мы её уже вызвали.

И правда, тут же завыла сирена, и на «синеглазке» подкатывает милицейский наряд. Выходят два мордастых мента.