Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

Тут закончился перерыв, и все разошлись.

И надо же такому случиться, что в эту же ночь доставили Сергея Власыча в больницу с острым приступом аппендицита. И как раз в эту ночь дежурным хирургом был Леонид Васильевич.

Как увидел его Сергей Власыч, так сразу и посерел, потом холодным покрылся, забеспокоился не на шутку. Тут и Леониду Васильевича дошла ситуация: днём собачились, грозился прикончить его на операционном столе. И операция пустяшная, но тут особый случай. Тут их трое: больной, хирург и болезнь, а вот с кем больной объединится, те и победят. Сразу видно, хирурга он боится, вон бедолагу как скрутило, и глаза квадратные, и под глазами синева как у покойника. В общем ситуация не простая.

Мало ли что, смалодушничает Сергей Власыч с перепугу, или сердчишко откажет на нервной почве, и тогда доказывай прокурору, что вчера при всех пошутил. Потому стало тревожно, что даже решил вызвать из дома хирурга Фёдорова, но оказалось, что тот уехал с ночёвкой на рыбалку. Стал успокаивать больного.

— Сергей Власыч, ты расслабься. Брось переживать. Мы тебя сейчас мигом прооперируем. Эта операция плёвая, сейчас с аппендицитом справляется любой студент-старшекурсник. А у меня, слава богу, уже двадцать лет практики. Самое главное сейчас, надо чтоб ты настроился на хорошее и позитивное. Сердце у тебя здоровое, да и мужик ты крепкий, так что не переживай.

А Сергей Власыч боится и не верит ему. Зарежет к чёртовой матери, думает, чтоб другим было неповадно отчётность с медосмотром срывать. Стал он за жизнь цепляться и торговаться:

— Скажи, Леонид Васильевич, а у тебя действительно все скальпели целые? Не врёшь?

— Целые, смотри, полный набор. Пошутил я. Не беспокойся.

— А нитки крепкие? Не гнилые?

— Конечно крепкие. Выдержат. Ты меня извини за глупость. Ты шутил и я шутил. Серёга! Ты же мне друг, не волнуйся, всё будет хорошо. Поверь. Ещё с тобой на рыбалку съездим.

— А наркоз дашь? Не забудешь? А то в меня крысиного или змеиного яда вкатите, и я не проснусь. А у меня свинарник ещё не достроенный и жена молодая. Нельзя мне умирать.

— И наркоз будет. Ну что ты, как ребёнок маленький. Я же за тебя отвечаю, это дело подсудное. И ещё тебя успокою, медсёстры у меня все трезвые. Сам посмотри, не шатаются.

— И последнее. А ножницы, тампоны или плоскогубцы ты у меня в брюхе не забудешь, чтобы их там не зашить? Говорят, что часто их там доктора забывают. Т ы уж постарайся.

Еле-еле успокоили. Прооперировали Сергея Власыча. На следующее утро он уже лежал в реанимации весёлый, улыбался и травил медсёстрам анекдоты про врачей. Все вчерашние ночные страхи были позади. Обошлось.

Утром Леонид Васильевич заглянул к нему, поглядели они друг на друга и засмеялись. Просто так, даже не разговаривают, а им всё понятно, вот и смеются. Сергею Власычу смеяться было больно, но он как то меленько хихикал и кривился одновременно.

Теперь как только в районе медосмотр доярок, из колхоза «Большевик» их везут всегда первыми. А если вдруг сломается автобус, то Сергей Власыч их везёт на своей «Волге» и ещё отбирает весь легковой транспорт у специалистов. Жить-то хочется.

И ещё всем мужикам руководителям он советует, не спорить с врачами. Не надо ждать, когда жареный петух клюнет.

Председатель колхоза «Маяк», Иван Иванович Ветров заболел, что-то сердце стало беспокоить, и его положили в больницу. На утреннем обходе его увидал главврач и предложил отдельную палату, но Иван Иванович отказался. Он где-то слышал, что в Раю хорошо, но а Аду коллектив лучше, вот потому он коллектив любил. Несмотря, что в общей палате много больных, жили они дружно. К тому же у врачей отношение ко всем было одинаковое. Иван Иванович решил лечиться как все, — без привилегий.

В то время уже отменили арестантскую одежду для больных, все носили свою одежду, у кого что было. Ели как арестанты, — вилок больным не полагалось. Кормили очень даже скромно, поскольку в стране начинался рынок и денег не хватало. Тут ещё со склада кто-то украл мясо, а месячный лимит был исчерпан, то всем объявили недельный пост. Если бы родственники не таскали больным сумки с провизией, то они бы замерли с голоду.

Пока Ивана Ивановича душила болезнь, он только и думал, как бы поскорей выздороветь, а как чуть оклемался — стал проситься домой. Но врач не зря шесть лет учила латынь — лежать по науке сколько положено! Микробу и вирусу без разницы, кого с ног валить, — хоть скотника, хоть председателя колхоза.

Махнул он рукой и согласился. Им видней.

В палате лежало девять человек, со всеми перезнакомился. Люди, как люди, все свои, деревенские, только один Олег Иванович отрёкся от деревни. Как только вышел на пенсию, сразу же уехал к сыну в город, а сейчас перед всеми постоянно хвастался:

— Как же в городе хорошо! И газ, и вода, и тёплый туалет — всё в доме. Какой же был дурак, что раньше не уехал из деревни.

— А зачем же ты, такой счастливый, а в деревню вернулся?

— Как зачем? К родне тянет, да и скучаю по деревне. И потом, надо мяса, сала и картошки припасти. А тут меня скрутило.

— Выходит, если тёплый сортир, так город, а как мясо с салом и картошкой, так в плохую деревню. Ох, и подлец же ты Олежек, сукин ты сын, предал деревню и ещё этим хвастаешь.

Это всё Василий Николаевич его донимал. Василий Николаевич самый уважаемый человек в палате, вроде старосты. Фронтовик, уже на пенсии, мужик самостоятельный и жёсткий.

У окна лежал Илья Семёнович, диспетчер совхоза «Восход». Был он уже в годах, рассудительный и всё ругал милицию. У него отобрали водительские права, и он готовился к пересдаче. Всё штудировал билеты. Его не так беспокоила болезнь, как права.

— Ох, менты и сволочи! До самого дома гнались за мной, а у ворот: «Ваши документы!» Только представьте — дома отобрали права! Никого не задавил, доехал нормально, а права — отдай.

— Дурак ты, Илюха, — говорит Василий Николаевич, — тебе надо было быстро забежать домой и менты бы ничего не сделали. По Конституции у нас жильё неприкосновенно, — отвалите. Всё.

— Так то оно так, но был пьяный в стельку, на ногах не стоял.

Он раскладывал карточки с вопросами на кровати и тумбочке, и всех мучил вопросами: «Могу я повернуть налево, если нет помехи справа?.. А сейчас — чьё преимущество на перекрёстке, если светофор не работает?» Заколебал своими вопросами.

В углу лежал Николай Кузьмич. Ему было тяжело, особенно ночами. Он аж синел от кашля, и всё матерился:

— Хоть бы сдохнуть скорей, чтоб так не мучиться. Будь ты всё проклято… Когда только это всё закончится…

Он два раза по месяцу отлежал в краевой больнице, лекарства ему уже не помогали. Он знал, что долго не проживёт, и всё молчал. Что интересно, у него была жена и дети, но за всё время ни разу его не навестили. Мужики говорили, что в семье у них не всё так просто, а во всём он сам виноват. Чужая семья — потёмки.