Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

В общем разъяснила.

— Ой, врёшь ты, Василий Николаевич. Не может этого быть.

— Может. Спроси у Фроси, нянечки. Она подтвердит.

Хоть в больнице и скучно, но выздоровляющие не падали духом, как могли веселили себя, балагурили. А поводов хватало. Взять хотя бы тракториста с Воронихи, Витю Басаргина. У него тоже горе, но горе какое-то весёлое. Оказывается ему после операции влили донорскую кровь председателя сельского Совета, Пичугиной, которой он не вспахал огород. От её крови у него стали пропадать шикарные усы, зато стали расти груди. Он переполошился, но доктор успокоил — это самовнушение. Но каждое утро все балдели и замеряли, на сколько увеличились его груди.

Ещё в палату перевели из реанимации ветврача из Шубенки, Морозова Олега Палыча. У него после операции плохо отходили газы, и врачи радовались, когда у него всё-таки начал срабатывать метеоризм (значит правильно лечат). Но это было плохо для соседей по палате. Грамотный человек Олег Палыч, чтобы не портить в палате атмосферу, решил использовал науку. Изредка он кричал: «Спичку!» Тогда вся палата оживала, так как ждали потеху. Кто-то чиркал спичкой, подносил к заднице и пламя от газов метеоризма факелом ухало на метр. Зрелище было диковатое, смотреть приходили из других палат, все хохотали от души, зато атмосфера в палате не портилась. Вот что значит учёный человек, плюс наука. Были и другие нехитрые развлечения.

Хвалили докторов, какие они заботливые, чуткие. На другой день их ругали на чём свет стоит. То после операции в брюхе забудут скальпель, вату или перчатки. Ещё хуже, когда вместо аппендицита отрежут почку. Или разденут бабу, которая помоложе, разглядывают и балдеют — это у них называется консилиум…

Время идёт, уже надоело лежать, скорей бы домой. И тут вдруг пришла беда в виде горластой медсестры Ирины Зыковой. Оказывается, у неё на Ивана Ивановича давно имелся зуб. Он её всего раз видел, и уже давно забыл. Мало ли людей проходило через его кабинет, всех не упомнишь, но она не забыла. Как-то по весне попросила его продать поросёнка, а он отказал. Говорит:

— Мы их продаём только колхозникам. Если останутся, то будем продавать на сторону, а сейчас, извините, не могу.

— А кто ваших колхозников лечит? Если вы, дай Бог, захвораете, а я вам скажу, что мы лечим только своих медиков, а если останутся лекарства, тогда будем и вас лечить. Понравится вам?

И вот видит он эту медсестру Ирину в процедурном кабинете (оказывается она вышла из отпуска). Догадывается, что сейчас тот поросенок ему отрыгнётся. Один раз замешкался, не успел на укол. Слышит в коридоре рёв. Врывается в палату эта медсестра и со злостью орёт во весь голос: «Ветров! За тобой что, надо персонально ходить? Тут нет секретарей на побегушках! Ты свои начальничьи замашки кончай! Хватит издеваться над народом!»

Растерялся Иван Иванович, потом тоже озлился:

— А чё, собственно, вы тут орёте? Почему хамите? Да у вас с десяток больных ждут укола, а вы ко мне привязались.

— Не учи! Я знаю, что мне делать. Ты у себя в кабинете командуй. Увидел он в коридоре людей, а у себя в приёмной не видишь? Часами сидят. Деятель, какой. Тут тебе не подчинённые…

Да как сцепились. Орут друг на друга. Дай ножи — пойдут врукопашную. Иван Иванович чувствует, что надо бы остановиться, ведь смешно со стороны смотреть, — кто кого перекричит. Да куда там. Так с криком и вошли в процедурный кабинет.

Спускает Иван Иванович штанишки, сам трясётся от обиды:

— Сколько до вас медсестёр работало, и со всеми у нас мирно без крика, а как вы появились, всё отделение на нервах.

— А я перед тобой выплясывать не собираюсь. Это ты у меня сейчас попляшешь, — и ни с того, ни с сего говорит: — и поросёнка вашего мне не надо. Перебьёмся. Подавись своим поросёнком.

Сама выбирает самую толстую и тупую иглу, набирает лошадиную дозу мышьяка с цианистым калием (так ему казалось). У Ивана Ивановича и без того обе ягодицы от уколов все в мозолях, но тут уж медсестра Ирина расстаралась. С таким удовольствием и наслаждением, до самой селезёнки достала. А ещё, сволочь, клятву Гиппократа давала. Да как саданула-то! Так самураи делали себе харакири, с каким-то вывертом… И плевала она на Гиппократа. У Ивана Ивановича аж глаза на лоб полезли.

Ему так жутко и страшно было только раз в жизни, когда в райкоме партии у него хотели отобрать партийный билет. А ешё, когда его по молодоти муж застукал у любовницы.

Вечером в палате он стал жаловаться на эту медсестру, а Василий Николаевич на это его просветил по части медицины:

— Ой, глядите, испугался укола! Крепись, ты же мужик.

— Но она это мне сделала в отместку, из-за поросёнка. Надо же какая злопамятная, почти год прошёл, а она вспомнила.

— Так тебе и надо. Не жалей поросят медикам, потом наплачешься. Врачи ещё живут, а сёстры и нянечки, это же голыдьба.

***

Вот так. Благодаря больнице и этой злой медсестре он сделал нужные выводы. Как только пришёл на работу, то первым делом вызвал секретаршу и строго-настрого ей наказал:

— В приёмной людей долго не держать, уточняй вопрос и отправляй к замам. Ко мне только по серьёзным вопросам. А вот если кто из больницы придёт, тех пропускать без очереди.

Потом вызвал к себе зав. свинофермой и наказал:

— Григорий Михайлович, слушай и запоминай. Берём шефство над больницей, и снабжаем поросятами наравне с колхозниками. И выбирай им кабанчиков кастрированных, а то если попадёшь к ним, так тебя самого одним махом… того, ну ты понял. Надо заботиться о своём здоровье. О больнице всегда надо думать, так как после перестройки там надо ещё суметь выжить.

Тогда в Покровке телевизоров не было, поэтому как могли досуг устраивали сами себе. Летом на речке развлекались так, — кто быстрее проплывёт, кто дальше нырнёт. Даже был особый ритуал: как у греков на Олимпийских играх снимали с себя всё и голыми по команде — бултых в воду. Некоторые доныривали до старой вербы. Для ребятни это была забава, а если на спор соревновались взрослые парни, то стимулом были самогон или водка.

В связи с этим стоит рассказать одну занятную историю.

Тогда как раз в Берёзовском отделении строили коровник, и для совхоза поступил вагон с лесом, вот за ним в город на товарную станцию и отправили весь автотранспорт. С нами поехал прораб Прохор Степанович Барабаш, у него были документы на этот пиломатериал. А перед рейсом нам директор строго наказал:

— И не вздумайте пропить хоть одну доску — голову оторву. Надо срочно стройку заканчивать, каждая плаха на вес золота.

А прораб Барабаш был выпить не дурак, вот он и говорит: