Гузель Яхина - Мотылек

Мотылек бежал отсюда шесть раз. Первый раз в семь лет: пробрался тайком на палубу катера, еженедельно завозившего продукты на Остров, и спрятался меж ящиков. Думал — не заметят. Заметили, развернулись посреди Волги и привезли обратно. Второй раз он был хитрее — проникнув все на тот же продуктовый катер, забрался внутрь единственного открытого ящика и залез на самое дно, под какое-то ветхое тряпье. Когда перед отплытием вернувшиеся с берега рабочие стали класть в ящик один за другим мешки с чем-то тяжелым, Мотылек сначала крепился и терпел, а когда тяжесть стала невыносимой — глухо заорал, сильно испугав рабочих. После этого случая дед стал запирать его дома во время прихода продуктового катера.

Третий раз Мотылек бежал уже следующим летом, в свой день рождения, — ему исполнялось восемь. Сколоченный из украденных досок плот пару недель ждал своего часа в тайном убежище в ивовой роще. Тихая, безветренная погода стала для Мотылька лучшим подарком в этот день. Украдкой он снес плот к воде, лег на него животом и, отчаянно работая ногами, устремил вниз по течению, надеясь доплыть до берега или встретить какое-нибудь судно. Через полчаса путешествия его, окоченевшего, с чернильно-синими губами, выловил из воды архивариус психиатрической лечебницы, возвращавшийся на Остров на своем катере из Казани.

Четвертый и пятый разы вспоминать было тяжелее всего. Прошлым летом Мотылек попытался угнать с охраняемого причала один из штатных катеров психушки. Дед со вторым санитаром догнали его на втором катере посередине Волги и взяли на абордаж. Вращая побелевшими от ярости глазами, дед прорычал: «Хотел уплыть — так плыви!» — и скинул Мотылька за шкирку в реку. Оба катера ушли на Остров, оставив Мотылька одного среди свинцовых волн. Плыл до берега почти час, думал: не выдержит — утонет. Выдержал.

Через пару месяцев, ошалев от неудержимого желания сбежать, попробовал уйти вплавь. Выплыв на середину Волги и полностью обессилев, понял, что до берега не доплыть и есть только два пути — или обратно, или на дно. Развернулся. Сколько плыл до Острова — не помнил, как выбрался на сушу — тоже. Его нашли вечером лежащим без сознания на мокром прибрежном песке, отнесли домой. К деду.

Самое обидное было, что оба последних раза он сам плыл на Остров. До изнеможения колотил по воде руками и ногами, выглядывая спасительный берег, всей душой стремился туда, откуда совсем недавно до смерти хотел сбежать. Получается, не до смерти хотел. И не сбежал.

Как не сбежал и в этот, шестой раз. Спасательный жилет, выкраденный со штатного катера психушки, нес его по студеной майской воде пару часов, но потом выскользнул из одеревеневших рук и уплыл, оставив мальчика тонуть посереди Волги…

— Не вздумай рыпнуться, — это дед предупреждал белого , заводя его в дом и свободной рукой наматывая канат с пленным вокруг холодной батареи.

Наконец канат был прочно завязан. Дед с усилием задвинул огромный скрипящий засов на двери и только потом разжал подмышку — Мотылек больно грохнулся на крашеный дощатый пол.

— Сволочь, — лениво сказал дед внуку.

Мотылек понял, что сейчас дед будет распалять себя, и попятился.

— Мразь недоношенная, — чуть громче проговорил тот.

«Куда же деться?» — стучал в висках страх. Входная дверь заперта. Можно, конечно, выбить окно и сбежать, но за этим последует еще более страшная кара (а в том, что дед все равно его поймает, Мотылек не сомневался)… Через пару мгновений старик дойдет до нужной кондиции и начнет расправу — тогда вырываться будет бесполезно… Кухня была маленькая: громоздкий дубовый стол, старая плитка о двух конфорках, газовый баллон и ржавые гармошки батареи. Спрятаться негде. Мотылек вскинул глаза на белого и поймал его внимательный сочувственный взгляд. Белый чуть повел бровями, словно подавая мальчику какой-то тайный знак.

— Ах ты, параша! — дрожащими руками дед рванул из брюк ремень.

Мотылек ящерицей юркнул по полу в ноги к белому . Дед хлестанул ремнем вслед, попал по батарее, та жалобно загудела и посыпалась остатками белой краски. Старик нагнулся, пытаясь вытащить внука из-под защиты чужих длинных ног. Мотылек намертво вцепился в спасительные брюки, дед рванул его к себе, раздался треск разрываемой материи. Он вывернул голову назад и, ощерившись, клацнул зубами, пытаясь вцепиться в дедовы пальцы.

Вдруг белый сделал странное резкое движение туловищем — словно низко поклонился, и державшие Мотылька железные тиски разжались. Дед грузно оседал на пол, тараща ничего не понимающие глаза, над бровью вздувалась на глазах огромная лиловая шишка. На лбу у белого тоже заалела распухающая ссадина.

«Ударил деда головой», — догадался Мотылек. Перекатился кубарем мимо деда, дернул на себя крышку подпола и нырнул в открывшуюся черную щель. Кувырком скатился по склизким ступенькам. На земляной пол приземлился кошкой — на четыре точки. Сквозь сырую темноту на ощупь метнулся в один из пахнущих сыростью углов, припал к земле, выдохнул воздух из легких и замер, не дыша.

Сейчас дед не полезет в подпол: нужно зажигать керосинку, надевать специальные нескользкие валенки, шарить по углам в поисках уворачивающегося внука… Сейчас на это не было времени. Вот ночью будет. Но пока Мотылек гнал от себя мысли о том, что будет ночью.

— У-у-у-у-у-у!.. — раздалось наверху негромкое рычание.

Доски над головой заскрипели и заныли. Это дед, медленно поднимаясь, топал и перебирал ногами.

— У-у-у-у-у-убью, — сказал он очень тихо и невнятно, но Мотылек уловил.

— Убью, — повторил через секунду с натугой, словно поднимая что-то очень тяжелое.

Раздался грохот и сильный треск. На голову посыпалась густая пыль, все доносящиеся сверху звуки стали глуше. Скудный свет, проникавший сквозь тонкие щели, пропал — и Мотылек понял: дед придавил крышку подпола чем-то большим. Ага, перевернутым вверх ногами обеденным столом.

Глухо звякнула батарея, когда от нее отвязывали канат с пленным.

— Вот поставим тебя на учет — и убью. Сам убью, никого не допущу… — еле уловил Мотылек последние слова деда. Белый молчал.

Заскрипели половицы под грузными, широкими шагами деда и мелкими шагами пленного. Ржаво застонал отодвигаемый засов. Потом тяжело хлопнула входная дверь, и все звуки стихли.

Мотылек остался один. Только сейчас он вспомнил, что нужно дышать, и, с громким всхлипом распахнув губы, стал жадно глотать воздух. Отдышался.

Тьма вокруг была черна, как сажа. Погрузив в нее руки, мальчик пополз вперед. Добрался до ступенек, заполз по ним вверх, скользя по влажному камню. Уперев затылок и плечи в крышку, попробовал приподнять ее — но не смог даже сдвинуть. Дубовый стол лежал сверху недвижимо, как гробовая плита. Другого выхода отсюда не было: подпол был вырыт в земле и обложен изнутри большими цельными камнями. Мотылек запахнул потуже штормовку, сел на ладони, чтобы не замерзнуть окончательно на холодных ступеньках, уткнул лоб в острые коленки и задумался.