Дарья Гребенщикова - От меня до тебя — два шага и целая жизнь

Когда Ока, вздрогнув, замерла у калиточки, Анна Карловна помедлила выходить. Пару секунд колебания, происходившие внутри, отражались в ее оливковых глазах, и вот она, протянув Петру Серафимовичу руку, произнесла тоном вдовствующей императрицы, — прощайте! А Пётр Серафимович, ни с того, ни с сего, взял, да и поцеловал узкую руку, пахнущую гвоздикой и немного — дезинфицирующим составом.

Анна Карловна толкнула калитку — окно было высажено. Вбежав в дом, она прислушалась — жизни в доме не было. Её Анатоль, оставаясь, всегда утыкался в экран. Сбежал! — горько подумала она и села на кота, лежавшего на оттоманке. Кот, заорав дурным голосом, прыснул в окно, и исчез.

Глава 10

Ночь упала на деревню, придавив её всем своим августовским великолепием. Вышли откуда-то дрожащие клубочки серебряных звезд, полоснул по влажному черному бархату зловещий оранжевый серпик луны, заныла выпь, как больной зуб, и заметались пыльные белые ночные бабочки у фонарей.

Деревня, нужно сказать честно, к девяти вечера погружается в сон, и только при больничной амбулатории всегда сидит дежурная фельдшерица, чтобы подоткнуть одеялко разметавшейся во сне девчушке, докупавшейся до бронхита или поставить градусник нервной бабке, мучимой почесухой. Но в тот день деревня не спала. Не только наша, не спали соседние. Пропажа Толика — Козла — бесплатный аттракцион, куда там карусели с ее разноцветными лошадками с облезлыми гривами! Даже тир с дохлыми жестяными зайцами и мельницей, пытающейся вращать свои крылья — ничто не шло в сравнение с ролевой игрой «НАЙДИ ТОЛЯНА». Прелесть игры заключалась в том, что деревня выходила дворами на озеро, а берег у озера, как таковой, отсутствовал. Не было дешевой атрибутики — зонтиков, шезлонгов, топчанов, — не было. Был бурелом, была плетеная изгородь из ивняка, линия Маннергейма — а берега не было. Вот тут-то, в этих дебрях, где внизу едкая крапива да колючки, и прыгали, как какие-то кенгуру, работники медицины в белых халатах и прочие жители, кто, в чем успел. Мелькали лучи фонариков, слышались крики — ау! Козёл! сукин сын, вылезай! Толян, выходи, бить будем! и тоскливое, воркующее — Анато-о-о-л-ь, уу-уу-уух (Анна Карловна считала, что именно так кричит неясыть. Кто такая неясыть, она не знала, но сама мысль ей нравилась). Так все и мотались в прибрежной особо охраняемой природной полосе, оскользаясь, пластаясь и чертыхаясь. Зачем же, спросите вы, так было надрываться? Дождались бы утра, пошарили б при свете, нашли бы, небось. А не нашли — да и выловили бы бездыханное тело, что уж — судьба-с! Игру весьма оживляло одно обстоятельство — у Толика было ружье. А бонус и был в том, чтобы не попасть под шальную пулю. Анна Карловна, прежде чем сообразить с поисками, соответственно экипировалась — надела юбку цвета хаки, рубашечку с планочкой и кармашком на липучке, тоже цвета увядших водорослей и легонький пробковый шлем, удачно подобранный в костюмерной Мосфильма. Разместив на себе дополнительную амуницию в виде брезентовой сумки с алым кровоточащим крестом и планшетку с картой местности (Воронежская область, масштаб 1:400 000), она скушала настурцию, зазевавшуюся на грядке, и направилась поднимать народ. Подобравшись к ржавому автомобильному диску, подвешенному на утлой веревке на фонарный столб, она со всей силы кинула в диск специально предназначенный для этой цели камень. Загудело. Наивные люди, решив, что пожар, немедля собрались с баграми и топорами. Ведро, висевшее тут же, не имело дна за ржавостью лет. АНАТОЛИЙ — завыла Анна Карловна, — ПРО-ПА-А-АЛ! Деревня, привыкшая к команде «искать», дружно рассыпалась по кустам.

Глава 11

Почему так воют сирены скорой помощи, пожарной машины, и даже полиции? Кого они пугают в ночи? Кому они шлют сигнал — держись, помощь спешит? Да никому. Сами себя подбадривают, потому как впереди ничего хорошего, собственно. В огонь лезть, больного на носилках тащить с 5 этажа без лифта, или разнимать счастливую чету алкашей, не поделивших огурчик. Грустно тем, кто едет на помощь. Холодно им, неуютно и трепетно. А ехать надо! Вот, и Анна Карловна, бегала, кричала, руками махала, как потревоженная птица — а зачем? Найди она Толяна, ей опять его мыть, вытрезвлять, сорочку, простите, замачивать в тазике, дышать похмельным угаром. Зачем? Вот — Грацианский! Шляпу ему нашла бы — и все, счастливый вечер под абрикосовым абажуром. Беседа о приятном о дифтерите, скажем. Или о нервюрах и глиссадах — есть чем поделиться, скажу я вам. А с Толиком, о чем? Как борозду наезжать? Как венцы подрубать? Анна Карловна уж и в библиотеку записалась спешно, взяла книгу о дачном строительстве, а подумав, еще о разведении крупного рогатого скота на частном подворье. Смелая она женщина, доложу я вам, Анна Карловна Докшиц. А вот Толик, пока рыскало население с тайной надеждой, что сгинул Козёл в болотах, или съел его наконец-то какой заблудший медведь, — Толик сидел под окном, декорированный калиной бульдонеж и напоминал мужескаго пола невесту, что было забавно и свежо. Подождав, пока загудит рында, пока заголосят односельчане, ведомые Анной Карловной, он перемахнул через низкий штакетник и, прячась по квадратам, как десантник в кино про штурм дворца Амина, перебегая из тени в тень, достиг амбулатории, рванул на себя стеклянный шкапчик с надписью «Иванов -3 раза, Петров-1 раз, Сидорову не надо», открыл тайник в стенке, облизываясь и дрожа, вытащил трехлитровую банку спирта — и запил. Сообразив, что три литра враз не усидеть, нехотя и открыто поплелся за ружьем, спрятанным Анной Карловной с чисто женской проницательностью в бане, под ворохом голиков и старых ватных одеял. Выйдя с ружьем, пальнул в воздух, перебежал за баню, быстро-быстро, по-собачьи вырыл ямку во влажной земле, закатал туда банку и уж пошел уверенно, постреливая в воздух, покрикивая — Анька! Убью, с-с-сука! Заслышав выстрелы, сельчане прыснули по домам, потому как получение бонуса стало сомнительным. А класть свою голову за стоматолога еще никто не додумался. Достаточно того, что она, понимаешь, зубы тягает и дырки сверлит такие, что закаленные десантники в окно прыгают.

Анна Карловна, путаясь в узкой военизированной юбке, бежала мелкими шажочками, глядя на себя со стороны. Ей представлялось, что именно так бежала фронтовая мед сестричка тащить с поля боя раненного бойца. Толян, расстреляв патроны, чувствуя, что теряет власть над событийным рядом и к тому же не помнит, куда зарыл спирт, качнулся, окинул рассветное небо мутным взором, ощутил, что ногам необычайно прохладно, — и рухнул у берега. Так и лежал он, как в гамаке — в корнях серебристой ивы, и его ноги, обожженные крапивой, омывали чистые озерные струи.