Ральф Дутли - Последнее странствие Сутина

Художник растерян. Шестьдесят тысяч лет? И потом – в 1983 году? Безумная дата.

Вам говорят о чем-нибудь имена Барри Маршалл и Робин Уоррен?

Нет, говорит пациент, я знаю Эль Греко, Тинторетто, Рембрандта. Или эти двое тоже художники?

Доктор Готт пропускает вопрос мимо ушей.

Теперь о пути передачи, драгоценнейший Сутинхаим. Он нам достоверно не известен. Фекально-оральный, орально-оральный или даже гастро-оральный.

Глухо бубнящий бог в белом наслаждается вереницей этих звуков, не может наслушаться ими, с удовольствием повторяет их еще раз, тыча указательным пальцем в трех различных направлениях.

То есть через выделения и потребление загрязненной воды или пищи. Не исключено, что также через инфицированную слизь в рвотных массах – понимаете? Нельзя исключать из рассмотрения и падальных мух.

Теперь художник видит рои черно-зеленых падальных мух, вся Европа кишмя кишит ими, от Норвегии до Италии.

Вы часто испытывали чувство наполненности, как будто чересчур плотно поели, какую великолепную шутку сыграла с вами судьба! Нам известно, что вам пришлось немало голодать в жизни, это указано в вашей карте. Ощущение давления в верхней части живота, тошнота, вплоть до рвоты, отсутствие аппетита, потеря веса, кислая отрыжка. А потом, конечно, сверлящая, жгучая боль, в середине надчревной области, вы ее изведали сполна. Как часто ваш палец буравил брюшную стенку, здороваясь с болью и посылая ей проклятия…

Врач, погруженный в свои мысли и довольный собой и своей медициной, вошел во вкус:

Боль наступает вскоре после приема пищи, так как стенки желудка и вместе с ними язвенные образования растягиваются и испытывают напряжение. Вдобавок к желудочным симптомам у вас определенно развились признаки многократных небольших кровотечений и, как следствие, малокровия, анемии, не так ли?

Лицо художника теперь в самом деле бледнеет, ему становится дурно от всех этих перипетий собственного живота, о которых он не подозревал.

Прямым указанием на умеренные кровотечения является дегтеобразный стул, черный и липкий, это из-за того, что кровь вступает в контакт с желудочной кислотой и разлагается ею. Вам сейчас, вероятно, вспоминаются запахи дегтя в Смиловичах, я прав? А давайте, уважаемый месье Сутинхаим, немного поговорим о цвете, как думаете?

Цвета – сестры боли, говорит художник, и собирается поведать доктору Готту подслушанный разговор в «Ротонде». Но главный начальник, не слушая, продолжает говорить дальше.

При гастроскопии язва обычно проявляется в виде красноватого дефекта слизистой оболочки, который, как правило, покрывается белыми нитями фибрина. Обломки клеток, фибриноидный некроз. Яркий КРАСНЫЙ, пронизанный БЕЛЫМ, для вас ведь это кое-что значит, правда? Но довольно о цветущей язве. После заживления язвы сначала появляется богатый сосудами красный рубец, который затем преобразуется в соединительную ткань, белый рубец, – как будто заживающая язва специально избрала для своего портрета ваши любимые цвета, не так ли? Облачение церковного служки, униформа грума, носовой платок мальчика-кондитера. Как будто язва желудка хочет вам польстить напоследок, прежде чем исчезнуть. Вы, господин Сутинхаим, вероятно, лучший художник, который смог бы изобразить язву желудка. И наконец, как в довершение всех самых важных дел в этом мире: белый цвет. Цвет зажившей язвы. И окончательный триумф – вырастает слой регенераторного эпителия!

Художник морщится, вытирает рукавом каплю из-под носа, с шумом втягивает воздух.

Значит, все то молоко… что я выпил… за свою жизнь… нисколько не помогло?

В лице Сутина отражается несчастье всех напрасных надежд.

Поверьте, многоуважаемый господин художник, ничто не доставляет нам здесь столько веселья, как история медицинских заблуждений. Иной раз мы ухохатываемся до полусмерти, когда у нас нет никаких дел поважнее. Вы десятилетиями пили молоко, сыпали в него ваш висмутовый порошок, перемешивали и надеялись. А кислота все выделялась, изливалась вам в желудок, заставляла корчиться от боли. Острое жжение в верхней части живота, приступы рвоты, дегтеобразый стул – мы знаем, как вы себя чувствовали. Доктора мололи вздор про расшатанные нервы и плохое питание, прописывали папаверин, ларистин, какие-нибудь терпентиновые препараты, висмутовую соль и другие кислотосвязывающие агенты, антациды, и отпускали восвояси. Вы сами считали свою язву расплатой за кутежи с приятелями-художниками, за грехи перед Богом и за полуголодное детство, грязную пищу. И что оказалось? Во всем виновата эта маленькая спиральная колбаска. Геликобактер пилори.

Значит, все молоко оказалось совершенно бесполезным? – еще раз с робкой настойчивостью спрашивает художник.

Ну, не стоит так уж недооценивать наших коров, отвечает доктор Готт. Молоко служит буфером для желудочной кислоты. Оно облегчало ваши симптомы. Скажите спасибо коровам. Да, да, Сутинхаим. Без них – чем бы стала ваша жизнь? Еще большей болью, как будто у вас и так ее было мало. Можно сказать, что вам ничем нельзя было помочь. Никому нельзя помочь. Но теперь мы о вас позаботимся.

Значит, лекарство существует?

О да, в некотором роде лекарство есть всегда. От всего. Даже если это лекарство – экзитус.

Художник пугается этого острым концом торчащего слова.

Не волнуйтесь. Здесь вам даже не придется ложиться под наш счастливый нож, вы только получите трехкомпонентную терапию. Сейчас придет мой ассистент, доктор Ливорно, и задаст вам несколько маленьких вопросов. Кстати: у него самого был туберкулез, болезнь Коха, или попросту чахотка, очень заразное и в его время неизлечимое заболевание, а теперь он чувствует себя превосходно. Возможно, вас позабавит, что причиной было зараженное бактериями молоко. А знаете, когда была впервые применена вакцина БЦЖ против туберкулеза? Это вас тоже удивит. Почти ровно через год после того, как скончался Ливорно!

Художник с недоумением смотрит на доктора Готта. Скончался? И чувствует себя превосходно? Но в этом месте, конечно же, одно отнюдь не исключает другого.

Доктор Ливорно бочком, неловко входит в смотровую палату, сразу же отворачивает лицо в сторону и коротко спрашивает:

Трехкомпонентная?

Да, по французской схеме. Комбинация ингибитора протонного насоса с двумя антибиотиками. Что может быть лучше. Пантопразол, кларитромицин, амоксициллин.

Художник хочет что-то возразить этим словесным громам, но в голову приходят лишь имена страшных погромов, которые пронзали ночи его детства. Кишинев, Гомель, Житомир, Бердичев, Новгород, Николаев, Одесса. Но он сдерживает себя и говорит в лицо доктору Готту, тронутое слегка пренебрежительной улыбкой: