Сарина Боуэн - Полутона

– О черт, – жалуется Фредерик. Однако садится на заднее сиденье с улыбкой.

– Я выгляжу лучше, когда сижу рядом с ней, а не с тобой, – говорит Эрни, заводя мотор.

Так что я еду в ресторан с шиком, соленый бриз колышет мои волосы. Швейцар делает шаг вперед и открывает нам дверь, когда мы прибываем, что заставляет меня беспокоиться о том, что мои шорты с топом недостаточно нарядные. Однако внутри ресторан вполне обычный.

У нас столик на пятерых. К настоящему времени я начала понимать, с кем дружит мой отец. Эрни, конечно же. Он душевный, всегда думает, прежде чем открывает рот. Другие музыканты – такие как Арт, барабанщик, сидящий за столом напротив меня, – не так близки с Фредериком. Они как спутники на орбите. Очень далеко друг от друга.

С Генри сложнее. Он задира, всегда движется, плюется идеями. Я не понимаю этой энергичности. Генри давит на Фредерика, уговаривает его видеться с людьми и делать звонки. Но взамен Генри, кажется, делает много черной работы. Он заказывает ланч, он отвечает за Фредерика на звонки. Даже сейчас именно Генри пытается позвать официантку.

– Привет, Мари! Можно нам кувшин сангрии? – спрашивает он.

– И диетическую колу, – говорю я, прежде чем женщина уходит.

– Отлично, Генри. Оставь девушку без напитка, – подшучивает Эрни.

Менеджер краснеет.

– Я забыл, что ей нельзя выпивать.

Официантка все равно приносит пять бокалов, так что мой отец наливает мне немного.

– За восемнадцатилетие, – говорит он, поднимая свой бокал. Все поздравляют меня, что жутко меня смущает.

Фредерик заказывает с десяток блюд из меню, и я пробую все от севиче до фаршированного лобстера. А когда тарелки уносят, отец достает из кармана две маленькие коробочки.

– Сначала эта, – говорит он, указывая на ту, что побольше.

Под прицелом четырех пар глаз я развязываю ленту и открываю коробочку. Внутри новенькие солнечные очки в кожаном футляре.

– Ого, спасибо! – должно быть, он заметил, что мои совсем поношенные и ужасные.

– Примерь-ка, – подгоняет Эрни.

Я надеваю их.

На другом конце стола Генри улыбается.

– Очень в стиле Лос-Анджелеса. Отличная работа, Фредди.

Другая коробочка меньше. И когда я распаковываю ее, то вижу надпись «Cartier» красными буквами.

– Круто, – говорит Генри, одобряя.

Я снимаю крышку и вижу наручные часы внутри. Они просты в дизайне, но красиво блестят. Когда я беру часы в руку, металл кажется тяжелым.

У меня никогда не было ничего такого дорогого.

– Очень красивые, – говорю я. И это правда. Только теперь все будут ждать, что я их надену, как и очки. А это значит снять мамины Timex и заменить их подарком отца.

Сама мысль встает у меня комом в горле.

Их взгляды на мне. Так что я поднимаю клатч с колен. Осторожно снимаю мамины часы и прячу в сумочку. Затем оборачиваю металлический браслет вокруг запястья и со щелчком застегиваю.

– Спасибо, – говорю шепотом, и Фредерик подмигивает.

Кладу запястье на колени, чувствуя себя предателем. Еда в животе будто кусок свинца. И все, о чем я мечтаю, – это отмотать жизнь на тот момент, когда мы с мамой и Хейзом ели торт на кухне, а потом пошли в кино. Ресторан кажется таким людным вдруг, у меня щиплет глаза.

Музыка меня спасает. Кубинская группа играет на двух гитарах, барабанах бонго, бас-гитаре и старой трубе. Их яркие мотивы наполняют зал, и меня начинает уносить по реке их музыки. Свет приглушен, напитки на столе, и появляются две девушки – одна рядом с Эрни, другая на коленях у Генри.

Я слежу за увлеченными лицами моего отца и его друзей. Завидую им, что они могут забыться в моменте, словно остальной мир исчезает. Интересно, буду ли я ощущать подобное когда-нибудь снова или печаль всегда будет следовать за мной по пятам?

Солнечная погода Лос-Анджелеса на следующей неделе не дает подсказок, что лето заканчивается. Единственный признак изменений – шквал писем из Подготовительной академии Клэйборна, приходящих в ящик Фредерика.

Я провожу часы, изучая информацию. Узнаю, как арендовать почтовый ящик на почте и подключиться к школьной компьютерной сети. Зазубриваю карту кампуса, словно готовясь к выпускному экзамену.

– Еще один конверт из Клэйборна, – объявляет Фредерик однажды утром, протягивая его мне. Внутри нахожу единственный листок, на котором написано: «Распределение комнат». Здание моего нового общежития называется Хабернакер.

– Хорошее название, – говорит Фредерик.

– Ты знаешь, где это?

Он качает головой.

– Я не гулял особо по школе. Это на другом конце города.

– Как много от тебя пользы. – Разворачиваю бумагу. – Мою соседку зовут Аврора Флоринда дэ Гарза Гарция. Она из Мадрида.

– Звучит интересно, – говорит Фредерик. – Девушка из Европы с четырьмя именами. – Насвистывая, он уходит из дома на стрижку.

Когда дверь за ним захлопывается, я перечитываю имя своей соседки снова. Одно его звучание заставляет меня трепетать. Поэтому пишу Джейку: «Я – в общежитии Хабернакер. Моя соседка из Мадрида», – печатаю ее имя.

«Не может быть! – тут же приходит ответ. – Я тоже в Хабернакере. Имя твоей соседки незнакомо. Может, перевелась? У меня двое соседей. Оба по программе обмена.

«Это ничего, верно?» – спрашиваю я, чувствуя себя глупо.

«Конечно. А если нет, я хорошо знаю город. Мы можем спрятать их тела».

«Слишком жутко, Джейк».

«Звучало забавнее у меня в голове», – отвечает он.

В кухне я беру сковороду и делаю себе сэндвич с жареным сыром. Пока он готовится, я развлекаю себя одной из песен отца. «Застывшее мгновение» застряла у меня в голове с тех пор, как Фредерик и Эрни сыграли ее вчера. Я провела все лето, подавляя каждый импульс петь. Но пока отца нет дома, я расслабляюсь.

Когда сэндвич обжарился с обеих сторон, перекладываю его на тарелку и разворачиваюсь, чтобы пережить сердечный приступ при виде того, кто стоит в дверном проеме.

– Боже, Эрни! Я не слышала, как ты вошел.

Он пялится на меня.

– Не знал, что ты умеешь петь.

– Э… – «Блин». – Я пою только в душе.

– Вранье. – Он скрещивает руки. – Фредди знает?

«Черт», – открываю холодильник, ища банку Pepsi.

– Если бы ты был мной, то хотел бы петь перед Фредериком?

– Если бы у меня был такой голос, я бы хотел, чтобы все слышали.

Смотрю на него искоса.

– Может, хотел бы, а может, и нет.

Эрни кусает губу.

– Я правда не понимаю. С твоими генами ты наверняка была бы крутейшим музыкантом. Но хорошо. Мы не разговаривали об этом.

– Спасибо.

– И ты не брала высокие ноты так, будто была рождена для этого, и не сымпровизировала рифф в конце.

– Можешь закончить.

Он пожимает плечами.

– Звучало отлично на самом деле.

– Что ты еще можешь сказать, ты соавтор песни.