Кэролин Браун - Время сестер

– Уайатт? – спросил он.

Она кивнула.

– Ты когда-нибудь ему расскажешь?

– Не знаю, смогу ли. Рассказать тебе стало второй самой большой трудностью в моей жизни.

Сед крепко ее обнял.

– Сейчас ты в самом подходящем месте, чтобы избавиться от этого тяжелого бремени, родная. Позволь мне и твоим сестрам тебе с этим помочь.

– Пожалуйста, только не говори моим сестрам, – прошептала она.

– Я не стану вмешиваться, дорогая. Я дам тебе отгул на остаток дня. Тауни может прийти и помочь мне. Выходи через черный ход, чтобы не встретить тех маленьких девочек. Я скажу Тауни, что ты заболела и мы не хотим никого заразить, – сказал он.

– Ты уверен? – спросила Харпер.

– Конечно, уверен, и с этого дня тридцатого марта у тебя всегда выходной, – улыбнулся он, и боль, которая отразилась на его морщинистом лице, напомнила Харпер ее боль. Он потянулся к настенному телефону и набрал Тауни. – Она будет здесь через три минуты. Посетителям не повредит, если они подождут еще немного.

– Спасибо, дядя Сед, – Харпер сняла фартук и положила его на рабочий стол. – За все.

– Жаль, что я не могу ничего исправить, дитя мое, – сказал он. – Вон она идет. Поторапливайся, пока она не увидела твои опухшие веки и эти синяки под глазами.

Харпер повесила на дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ», достала из шкафа полную бутылку «Джека Дэниэлса» и сделала большой глоток прямо из горла перед тем, как наполнить ванну до краев. Опускаясь в горячую воду, она держала бутылку в одной руке и сделала еще один большой глоток, прежде чем нырнуть и подняться на поверхность вдохнуть воздуха. Все тело до самого живота горело адским огнем, однако это, как и раньше, не помогало снять боль или чувство вины.

При мысли о том, что Сед не ненавидит ее и что они с бабушкой Энни на самом деле ей бы помогли, Харпер чувствовала себя еще только хуже, поэтому она сделала еще один глоток прямо из бутылки. У нее могла бы быть прелестная маленькая светловолосая дочка, всего на пять лет младше Брук. Ребенок вырос бы прямо здесь, на озере, а Харпер все эти годы жила бы с бабушкой Энни вместо того, чтобы прыгать с одной работы на другую, и каждый год с ужасом ожидать конца марта.

– Господи, ну зачем я поверила своей матери? – пробормотала она и, выключив кран пальцами ног, откинулась назад. Усталость, смешанная с виски, навалилась тяжестью ей на глаза, и она заснула.

Солнце уже садилось, когда она проснулась с неприятным привкусом во рту, полупустой бутылкой «Джека», плавающей в холодной воде словно корабль в океане, и мыслью о тех трех маленьких девочках, чьи лица все еще стояли у нее перед глазами.

Она осторожно подняла бутылку и поставила ее на пол. Затем она потянула пробку ванной и поежилась, когда холодный воздух коснулся ее обнаженного влажного тела. Она обернула вокруг себя полотенце и, взяв в руки бутылку виски, пошла до своей кровати, где села и стала отрешенно глядеть в окно на лесную рощу.

Супружеская пара, удочерившая малышку, назвала ее Эммой. Они даже позволили Харпер выбрать второе имя. Где-то далеко жила девятилетняя девочка по имени Эмма Джоанна. А бабушка так никогда и не узнала, что у нее есть вторая правнучка.

Она скинула полотенце и надела выцветшую ночную рубашку и комплект хлопкового белья. Снова пригубив бутылку, она сделала пару глотков и швырнула ее через всю комнату, разбив вдребезги о дальнюю стену. Она упала обратно на кровать, и душераздирающие рыдания сотрясали ее тело, пока руки обнимали живот.

– Прости меня, Эмма, – простонала она. – Но я была так молода и боялась, что стану такой же, как моя мать. Ты заслуживала большего.

Она закрыла глаза, и в ее голове промелькнул образ старшей девочки, которая заходила сегодня в кафе. Задувает ли ее дочь прямо сейчас свечи на именинном торте? Получила ли она на свой девятый день рождения велосипед или, может, даже щенка? Та пара жила в деревне, поэтому, возможно, у нее уже были и питомец, и велосипед. Может быть, ей подарили ко дню рождения пони и новые сапожки.

Не открывая глаз, Харпер представила, как маленькая светловолосая девочка, хихикая, разворачивает подарки. Внезапно кто-то постучал в дверь, и видение испарилось. Она не придала этому внимания, но стук повторился, на этот раз громче.

– Харпер, пожалуйста, открой дверь, – крикнул Уайатт. – Сед сказал, что ты там.

– Черт возьми, дядя Сед. Ты же обещал не вмешиваться, – пробормотала она и, покачиваясь, направилась к двери.

Он не нарушил своего обещания, – снова зазвучал у нее в голове голос бабушки Энни. – Сед держит свое слово.Можешь даже не сомневаться, так что не смей его обвинять.

Раздался еще один стук, и она распахнула дверь, держась за нее, чтобы не упасть через перегородку на сапоги Уайатта. Она посмотрела на него затуманенным взглядом и поняла по выражению его лица, что он подавлен.

– Мой друг погиб, Харпер, – хрипло сказал он. – У него случился еще один приступ, и его не смогли спасти.

– А я отдала нашу дочь, – выпалила она. – Похоже, нам обоим больно.

Вдруг пол стал быстро приближаться, и все вокруг закружилось в неуправляемом вихре. Она чувствовала, как окружающая ее темнота давит на нее со всех сторон, а потом сильные руки обхватили ее как ребенка и понесли на кровать. Он вытянулся рядом с ней и прижал к себе так крепко, что она могла расслышать биение его сердца и тихие всхлипывания по своему другу.

– Боже мой! – промямлила она. – Неужто я сказала это вслух?

Последним, что она почувствовала перед тем, как отключилась, был аромат кофе в дыхании Уайатта вперемешку с остатками его лосьона для бритья – такого же, каким он пользовался в шестнадцать – и запах «Джека Дэниелса», который собрался в луже на полу с осколками разбитой бутылки.

Когда она снова пришла в себя, Уайатт лежал на кровати, опираясь на локоть, и глядел ей в глаза.

– Что ты сказала у порога, Харпер?

– Мне очень жаль твоего друга, – сказала она.

– Нет, не это. Ты сказала, что нам обоим больно, и пригласила меня войти, но перед этим ты говорила что-то о нашей дочери. Тебе это приснилось или ты просто напилась?

– Все вышеперечисленное, – ответила Харпер.

– У тебя был ребенок?

– Был. Маленькая девочка, которую я отдала.

– Почему? – спросил Уайатт.

– Мама сказала, что не пустит меня домой, если я этого не сделаю, а потом я стала задумываться о том, какой ужасной матерью стану. Мне было всего шестнадцать, и ты тоже был совсем еще ребенком, и мне показалось, что она не заслуживает… – Она остановилась, чтобы перевести дыхание, но вдруг поняла, что не может подобрать слова.

– Это был мой ребенок, верно? – спросил Уайатт.

Она кивнула.

– И ты даже не сказала мне?

Она покачала головой.