Энн Наполитано - Милый Эдвард [litres]

Эдвард помотал головой еще до того, как дядя закончил говорить.

– Все в порядке. Мне не нужно их видеть. Я не хочу знать о том, почему разбился самолет.

Дядя бросил на него быстрый взгляд. А Эдвард почувствовал облегчение: после долгих месяцев, в течение которых он не знал ничего , такое положение дел показалось ему правильным. Он не хотел знать никаких подробностей о самом худшем дне своей жизни.

Может, он именно за этим и приехал в Вашингтон, чтобы выяснить, чего же он хочет. Может, он желал стать частью общественной драмы, разыгравшейся вокруг катастрофы? Неужели он хотел, чтобы его окружали на улицах? Чтобы ему говорили, что он особенный, избранный? Может, ему нужны были ответы, которые давало слушание? Он вымучил что-то похожее на улыбку. Нет – вот ответ на все эти вопросы, и этот ответ принес облегчение. Эдварду казалось, что он прячется от событий того дня.

Они пересекли улицу и вошли в дверь очень длинной машины. Уже усевшись, Эдвард понял, что они попали в мини-лимузин. На водительском сиденье расположился человек в костюме. Напротив Эдварда – худая пожилая женщина в бархатном платье. Ее волосы были собраны в пучок, руки сложены на груди, подбородок поднят. В том, как она сидела, чувствовалось достоинство.

– Привет, Эдвард, – сказала она. – Меня зовут Луиза Кокс.

– Здравствуйте.

– Я рада, что мы приехали на «бентли», Бо, – обратилась дама к водителю. – Он вместительный.

– Да, мэм. Машина джентльмена стоит неподалеку.

Он уже почти выехал на дорогу, и по мере того, как они удалялись от здания и людей, Эдвард расслаблялся, но ему нестерпимо хотелось расплакаться. Он предпочел бы не плакать перед этой причудливой леди, которая улыбалась ему, пока осторожно снимала перчатки.

– У меня трое сыновей, – сказала Луиза. – Я помню каждого из них в твоем возрасте так четко, будто они сейчас сидят рядом с тобой. Пестрая была команда эти дети. Я одевала их в пиджаки и галстуки, хотя они всегда хотели ходить в джинсах, как ты. Нужно было позволить им это. Они выглядели как маленькие сердитые гендиректора, точь-в-точь их отец.

– Большое спасибо за помощь, – прервал ее Джон. – Я и понятия не имел…

Она махнула рукой, и кольца сверкнули на пальцах.

– С превеликим удовольствием. Как только мы доставим вас к машине, вы сможете спокойно улизнуть. – Она смотрела на Эдварда так, будто он зам о к, который она собирается вскрыть. Это был очень невежливый взгляд. – Вы поступили мудро, пропустив слушание, молодой человек. Оно было похоже на цирк, а вы бы стали его главным аттракционом.

Эдвард накинул ремень безопасности, попытался несколько раз его защелкнуть, но не вышло.

– Мэм, – произнес он. – Этот ремень безопасности сломан?

– Он тебе не нужен, – сказал Джон. – Мы проедем всего несколько кварталов.

– Нужен.

Луиза дотянулась до Эдварда и щелкнула ремнем. Эдвард благодарно кивнул ей. Машина свернула налево, потом направо: улицы были с односторонним движением.

– Кажется, я вовсе не того ожидал от слушания, – сказал Джон. – Подумать только, как много членов семей пришли.

Луиза слегка улыбнулась:

– Мой бывший муж был среди пассажиров. Криспин Кокс. Возможно, вы слышали о нем? Мы были разведены в течение… дайте-ка подумать… почти сорока лет.

Эдвард положил руку на свой ремень, чтобы убедиться, что тот на месте. И напрягся: мир для него теперь выглядел очень опасным.

– Ваш бывший муж выступал с речью в моем колледже, – сказал Джон. – Много лет назад.

– Криспин был подонком, – ответила Луиза. – Он болел раком, но победил бы его и остался бы подонком еще на много лет.

– Он вам не нравился? – спросил Эдвард.

– Ну, – задумалась она, – это несколько сложнее, чем любить или не любить. Но я действительно ненавидела его почти каждый день.

– Я вижу машину. – Джон наклонился, рассматривая авто, к которому они приближались. Улица выглядела безобидно: по тротуарам спешили люди, и они совершенно ничего не знали об Эдварде Адлере и не интересовались им.

– Я свою семью не ненавидел, – сказал Эдвард.

Луиза оценивающе посмотрела на него ярко-голубыми глазами.

– Мне жаль, – ответила она. – Ненавидеть было бы гораздо проще.

Джон перегнулся через Эдварда, чтобы открыть дверцу машины, и вот они уже стоят на свежем воздухе, глядя через открытое окно на женщину.

– Было очень приятно познакомиться с тобой, Эдвард Адлер. Если ты не возражаешь, мы будем на связи.

– Я не возражаю, – ответил он.

Она помахала унизанной кольцами рукой и закрыла окно. «Бентли» медленно отъехал.

Когда они вернулись в Нью-Джерси, казалось, все переменилось. Было ощущение, что за время отсутствия Эдварда даже воздух стал другим, гуще и приобрел какую-то кислинку. Лейси каждое утро наливала ему молоко – безвкусное и неприятно холодное. Эдвард ловил себя на мысли, что только сейчас, пережевывая еду, он начал чувствовать ее вкус – различать прогорклую, пригоревшую или испорченную пищу. Он с облегчением вернулся в комнату Шай, но спальный мешок, к которому он уже привык, как будто съежился, и ярлычок внутри царапал шрам. Одежда Джордана больше не пахла им и картонными коробками, в которых она лежала месяцами. Она пахла цветочным стиральным порошком тети Лейси.

Когда Эдвард заметил, что и щелчки в голове пропали, он стал часами привыкать к новой тишине, пытаясь распробовать ее, испытать. Он медленно наклонял голову из стороны в сторону, прыгал вверх-вниз, даже думал о маме, но щелчки не возвращались. А что, если исчезновение нескольких симптомов диссоциативной фуги – щелчков, ощущения плоскости внутри – само по себе симптом?

Казалось, даже лицо Шай изменилось за те несколько дней, что он отсутствовал: она приобрела непроницаемый взгляд. Иногда ни с того ни с сего, во время обеда или пока они складывали вещи в шкафчики, она одаривала его таким взглядом, и он спешил извиниться.

– Прекрати, – всякий раз говорила она. – Ты не сделал ничего плохого, не извиняйся.

Но Эдвард знал, что она все еще разочарована тем, что он не пошел на слушание. Когда он рассказал ей об этом в первый же вечер после возвращения, ее щеки вспыхнули, и она возмутилась:

– Но это должно было быть так интересно !

Он шел за ней по школьным коридорам и несколько раз в день вздрагивал от неожиданности, когда хлопала дверь или начинал жужжать громкоговоритель. Школа будто стала громче. Однажды какой-то парень крикнул «Да пошел ты!» чуть ли не ему в ухо, а потом окинул его взглядом: чувак, спокойно, я не тебе . Эдвард начал спотыкаться от этого шума, ему пришлось найти пустой класс, чтобы передохнуть.

В конце весны пришло письмо о мемориальной службе. Несколько семей жертв катастрофы рейса 2977 сформировали мемориальный комитет, и авиакомпания предложила покрыть расходы. Спустя год в Колорадо в день крушения на том самом месте должны будут установить памятник. Участок земли выделило государство, и мемориал навсегда останется на ней. К письму прилагался эскиз будущего памятника. Самолет, сделанный из птиц. 191 одна металлическая птица взмывала в небо.