Энн Наполитано - Милый Эдвард [litres]

– Как раз заканчиваю… – сказала она, не оборачиваясь.

Он сел на ее кровать и принялся ждать. Повернувшись, Шай протянула ему большой конверт.

– Ты в порядке? – спросила она. – Что-то покраснел.

– Все хорошо. Сколько здесь ответов?

– Сегодня только один.

– Мы не можем игнорировать письма от маленьких детей или о них, – сказала она на следующее утро после того, как они открыли сумку.

Они договорились, что она составит и напечатает ответы, которые Эдвард затем подпишет. Шай начала с первого письма, которое они прочитали, от отца, просившего Эдварда написать конкретные послания его троим детям. Она писала и переписывала эти три письма в течение нескольких дней.

– Я не могу ошибиться, – заметила Шай. – Это очень важно. Мне нужно написать идеальные письма.

Эдвард достал из конверта письмо и просмотрел страницу. Она написала монахине из Южной Каролины, сказавшей, что красота спасения Эдварда удержала ее от ухода из церкви.

– Я знаю, что это не ребенок, но монахиня кажется милой, – произнесла Шай. – И она очень старая. Это тебя устраивает?

– Ты решаешь, кто получит ответ.

– Монахиня утверждает, что тебя действительно спас Бог: она поняла это по твоей фотографии из больницы.

– По моей фотографии?

– Очевидно, волосы Иисуса были темными и блестящими и выглядели влажными, словно его только что помазали. Твои волосы на той фотографии выглядели так же.

– Мои волосы выглядели мокрыми? Это отвратительно.

– Она считает, это доказывает, что Бог помазал тебя и тем самым спас от смерти.

Эдварду захотелось рассмеяться, но он не смог выдавить из себя ни звука.

– Завтра я не пойду в школу, – сказал он. – Лейси весь день будет в больнице, а мне нужно просмотреть остальные письма. Непрочитанные письма не дают мне дышать.

– Хорошо, я тоже останусь дома.

Он ожидал этого и был готов.

– Если мы оба пропустим занятия, нас могут поймать. У меня почти не бывает прогулов, так что я определенно могу выйти сухим из воды, если останусь один. Кроме того, тебе нужно думать об оценках. – Он вспомнил подозрения Бесы и покраснел.

Ямочка на щеке Шай углубилась – плохой знак. Тот факт, что Эдвард сам спланировал прогул, пусть даже крошечный, разозлил ее.

Эдвард встретился с ней взглядом. У него не оставалось выбора. Школа, конечно, важна, но на данный момент она казалась пустой тратой времени. Времени, которое он должен был потратить на чтение: каждая буква каждого письма ощущалась как целая страница книги, которую он не сможет понять, пока не дочитает до конца. Он чувствовал себя обязанным прочитать все. Внимание, которое он уделял письмам, казалось, меняло его: внутри него словно собирались нити, придавая ему форму, в которой он сможет лицом к лицу встретиться с людьми на фотографиях.

14:04

Две трети пути до Лос-Анджелеса. Сознание пассажиров ищет утешения в оставшемся отрезке пути. Плечи расслаблены, а головные боли постепенно исчезают, ведь б о льшая часть полета позади. Утешение дарят мысли о будущем: о трансфере, аренде авто и о тех, кому нужно будет в первую очередь написать, когда самолет коснется земли.

Джейн отрывает взгляд от экрана.

Она только что переписала сцену боя между двумя роботами, Джейн позволила себе изменить их пол с мужского на женский и удовлетворенно выдохнула. Женщины, вперед! – с отвращением думает она и ставит себя с сестрой на место этих роботов. Джейн и Лейси – сестры, а это значит, что они безусловно любят друг друга, но в то же время всю жизнь кружат вокруг да около, испытывая отношения на прочность. Джейн – седьмой по счету сценарист, работающий над этим текстом, и, только персонализируя его, она может хоть как-то выносить скуку от работы.

Дверь открывается, и Джейн ясно видит темное пространство кабины пилота. Вспышка лобового стекла и панель мигающих огней, перемежающихся рычагами, плечо второго пилота. Пилот, седовласый мужчина с усами, улыбается Веронике, произносит несколько слов, которые Джейн не слышит, и уходит в туалет, захлопнув за собой дверь.

Джейн возвращается к экрану, пишет три строки диалога, стирает их и пытается снова. Кажется, у нее что-то получается.

Внезапно в салоне раздается резкий крик. Джейн оборачивается. Ребенок? – думает она. Мой? Не выдумывай, они уже не дети. Я им не настолько нужна.

– В самолете есть врач? – спрашивает все тот же пронзительный голос.

Несмотря на то что пассажиры уже стоят, а Вероника суетится в проходе, Джейн видит, что всех подняла на ноги сиделка, одетая в белое и склонившаяся над стариком. Старик выглядит ужасно. Вернее, не ужасно, скорее неестественно: его кожа кажется резиновой, глаза закрыты, а лицо белее, чем обшивка самолета.

Джейн отрывает руки от ноутбука и надавливает на родимое пятно. Сильно надеясь на то, что время повернется вспять. Хотя бы на несколько минут.

– Черт, – говорит Марк.

Он слегка приподнимается, загораживая обзор Джейн. Теперь они оба сидят вполоборота, глядя сквозь толпу людей на взволнованную сиделку, держащую старика за запястье так, как будто это музыкальный инструмент, игру на котором она не освоила.

– Он выглядит ужасно, правда? – спрашивает Марк.

Из громкоговорителя доносится ровный спокойный голос Вероники:

– Леди и джентльмены, прошу принять во внимание знак «Пристегнуть ремни». Он включен, так как наш самолет входит в зону турбулентности. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах. А также, если на борту есть доктор, прошу его или ее пройти в салон первого класса.

Я хочу пойти к мальчикам , думает Джейн. Она представляет себе, как мчится в хвост самолета, мимо больного.

Рядом с ними появляется коренастая рыжеволосая женщина с рюкзаком. Она перехватывает запястье старика одной рукой и прикладывает другую руку к его шее.

– Доктор? – бормочет Вероника.

Весь первый класс наблюдает за ними. Сиделка, которой больше не за что держаться, выглядит опустошенной.

Наконец рыжеволосая женщина касается груди старика и спустя мгновение поднимается. Они тихо переговариваются с Вероникой, но их диалог слышен другим пассажирам.

– Он мертв.

– Мертв? Вы уверены?

– Абсолютно.

Джейн, теряя равновесие, тянется к спинке переднего сиденья. Через проход от нее лежит мертвец. Она не видела мертвых людей, только родителей, но это случилось два десятилетия назад, и она была готова из-за диагнозов. Бездыханные тела матери и отца лежали в гробах. Губы мамы были подведены ее любимой розовой помадой, ее руки покоились на животе.

Джейн не сразу понимает, что Марк падает в чужое кресло, а Вероника сильно раскачивается, пытаясь удержаться на ногах. Раздается еще один пронзительный крик. Старика резко отбрасывает на спинку сиденья.