Эльс Бэйртен - Одного человека достаточно [litres]

Что значит «вести себя хорошо»? Невозможно знать все на свете, сказал судья. Но казалось, теперь я вообще ничего не знаю. Я ходила в школу, получала хорошие оценки, меня никогда ни за что не наказывали. Потом умер отец, и я нашла работу. Я работала в поте лица в пекарне, я была приветлива со всеми покупателями, даже с занудами и дураками. Если бы кто-то мне сказал, что однажды я зарежу свою мать, я бы решила, что он чокнутый. Но я это сделала. Мне больше нельзя было доверять. Это оказалось страшнее, чем потерять близкого человека.

Я сама сбилась с пути.

Я попала в группу юффрау Марселлы. Я никогда раньше не видела таких больших людей, а уж женщин и подавно. Когда она как-то вечером появилась в моей комнате, я не могла оторвать глаз от ее огромного тела и беспрестанно двигающихся рук.

– Нельзя сидеть здесь целыми днями, – начала она. – Сама не заметишь, как отвыкнешь от людей. Послушай, девочка, тут ты часть группы и должна вести себя как ее часть. Иди за мной, они тебя ждут.

Группа состояла из девяти девушек, я стала десятой. Три раза в день мы ели, после полудня начинались занятия. Прогулки, фильмы, иногда рукоделие или работа в саду. Занятия были обязательными. Но это не имело значения. Кто не хотел общаться, мог молчать. Я много молчала.

Меня послали к психологу.

– Расскажи ему все, – сказала юффрау Марселла, – все, что приходит в голову, что пугает и что злит.

– Ничего, – ответила я.

– Люди всегда что-то думают и чувствуют. Даже ты, Жюльетта.

Я, конечно же, промолчала.

– Ты должна мне довериться, – сказал психолог спустя месяц. – Иначе не сработает.

Что именно должно сработать, он мне не рассказал, но я кивнула. Я старалась изо всех сил.

– Твоя сестра, – начал он. – Может быть, расскажешь, как она выглядела.

Зачем ему это знать?

Он вздохнул.

– Это обычный вопрос, Жюльетта. Ты же знаешь, как выглядела твоя сестра? Цвет глаз, например. Голубые, карие, серые, зеленые?

Я кивнула.

– Значит, зеленые. А волосы? Черные, каштановые, светлые?

– Черные.

– Не бойся говорить погромче.

Я кивнула.

– Что нравилось твоей сестре? Играть на улице, прыгать через скакалку, прятки? Или рисовать? Читать? Помогать на кухне? – Он вздохнул. – Было же что-то, что ей нравилось?

Я уставилась на него.

– Ты скучаешь по ней, да? Расскажи об этом, Жюльетта. Тебе станет лучше.

Я затрясла головой. И еще. И еще. И еще. Еще.

– Прекрати это, Жюльетта.

В комнате словно закончился воздух. Я умирала. Прямо на этом стуле. Пусть он не смотрит так участливо. Пусть даст мне умереть. Пусть все закончится.

По воскресеньям были дни посещений.

– Не надо так паниковать, – сказал Луи. – Этот человек желает тебе добра. Расскажи ему про нашу мать, Жюльетта. Он тебя поймет.

Нашей матери больше не было. Не было ее лица, ее слов, даже ее голоса. Она стала пустым местом внутри моей головы.

– Расскажи ему ты, Луи.

– Я? Я не ты, Жюльетта. Как, черт возьми, я могу знать, что на тебя нашло в тот момент?

Что на меня нашло . Он из дома сбежал из-за нашей матери. Как будто бы он не знал. Я опустила голову.

– Надо было дать полиции сделать их работу, Жюльетта.

Я это знала.

– Посмотри на меня.

Я не могла.

В следующее воскресенье он пришел опять. И во все остальные.

Он не пропустил ни одного. Обычно мы сидели в комнате для посещений, каждый со своей стороны стола, и молчали. На улице началось лето; не хочу ли я его увидеть, спрашивал Луи иногда. Зачем, спрашивала я. Потом мы снова молчали. Иногда он плакал, особенно вначале. Какое же большое несчастье, Жюльетта. Они с Розой убиты горем. Можно ли ей прийти навестить тебя? Потом, Луи, потом, отвечала я.

Если у меня есть сердце, в ближайшие годы оно не раз разобьется, сказал судья, зачитав мой приговор. Я не только прервала человеческую жизнь, я отняла жизнь у всей своей семьи. В те первые месяцы я смотрела на нашего Луи и понимала, что судья был прав. Сама я не плакала никогда. Если вы плачете вдвоем, вы оба выпадаете из мира. Но мое сердце каждый раз разбивалось. Удивительно, что сердце может разбиваться так часто, а ты при этом не умираешь.

Психолог описывал мою мать. Я должна была кивать, если он угадывал.

Он угадывал.

– Она была непростым человеком, твоя мать, – сказал он. – Она была сама себе злейшим врагом.

Сама себе?! Она отравила мою сестру ради собственной выгоды!

– Ты разозлилась?

Я закусила губу, просунула руки между колен.

– Это не грех, Жюльетта. Мы все иногда злимся.

– Я нет. Больше никогда.

– Так не бывает, Жюльетта.

Бывает. Наша мать мертва, и больше никогда не вернется. А я по-прежнему не видела в этом ничего дурного.

Я плохой человек.

Воздух в комнате опять пропал. И в этом тоже не было ничего дурного.

– Мы будем заново учить тебя дышать, – сказала юффрау Марселла. – Три раза в неделю в группе и потом у себя в комнате. Делай упражнения, как только почувствуешь, что подступает тревога.

Упражнения. Они стали частью моих дней. И ночей, если не получалось уснуть.

Упражнения работали. Как я думала.

– Ты все еще злишься на свою мать, – сказал психолог однажды.

Я промолчала.

Он тоже молчал.

Молчали мы долго.

– Она отняла у тебя твою жизнь, – сказал он вдруг, – можно злиться и за меньшее. Ты все еще ее любишь?

– Я ее никогда не любила.

– Никогда?

– Я ее зарезала.

Он помолчал.

– Убивать нельзя, – сказала я. – Я это знаю.

Он посмотрел на меня через стол и кивнул.

– И я никогда больше этого не сделаю.

– Ты уверена в этом? – спросил он.

– Я больше к нему не пойду, – сказала я юффрау Марселле.

Она приобняла меня. Прижала к себе.

– Здесь тебя никто не обидит, детка.

– Я любила мать, – сказала я психологу.

Он кивнул.

– И еще, – начала я.

– Говори.

– Этого больше никогда не произойдет, – сказала я.

– Ты на это надеешься?

Я яростно закивала.

– Но ты боишься, что все же может произойти.

Впервые за все это время он улыбнулся.

– Вот над этим мы будем работать дальше, Жюльетта. Теперь тобой займутся другие; но все же я хочу тебя видеть раз в три месяца. Поболтаем, я посмотрю, как ты. Если будут проблемы, приходи раньше, договорились?

– С этого момента мы начинаем твою новую жизнь, – сказала юффрау Марселла. – Если хочешь, можешь продолжать уроки пения. В кинозале стоит пианино, невеста твоего брата будет рада зайти.

Роза, сюда?

– Она желает тебе добра, Жюльетта. Ты можешь ей довериться.

Так говорил и Луи.

– Просто ответь «да», – сказала юффрау Марселла.

Роза сказала, что я хорошо выгляжу.

– Ты подросла.

Я тоже это заметила. Теперь мы с ней стали одного роста.

Мы вошли в кинозал. Роза стянула чехол с пианино, нажала на пару клавиш и удовлетворенно кивнула.