Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

По словам Олега Зырянова, Нацист требовал от него показаний о том, что Баженов и Зырянов входили в так называемую «группировку Михаила Скрипника», одного из крупных предпринимателей Иркутска того времени, и по его указанию расстреляли Киселя и Телущенко. Зырянов, подписав после падения из окна показания, свидетельствующие об участии Скрипника, Баженова и Зырянова в покушениях на Киселева и Телущенко, легитимизировал их арест. Никто из них впоследствии не признает своего участия в инкриминируемых им преступлениях. Но если Зырянов выстоит, пережив пытки электрошоком и «пресс-хату», то Баженова будет ждать совсем другая судьба. Вскоре его найдут повешенным в камере иркутского СИЗО. Сохранится только фактически посмертная записка, которую Баженов перед смертью успел передать на волю. Больше ничего он написать не успел…

«…14 октября 2003 года я был задержан сотрудниками милиции, зверски избит… сотрудниками СОБРа… В то время как я лежал на холодной земле лицом вниз, меня били ногами по голове, по телу, по ногам и рукам, на застегнутые наручники мне наступили ногами всем весом, застегнув их так, что через некоторое время я не чувствовал своих рук, они онемели, и я не мог пошевелить даже пальцем. Когда меня доставили в отдел (УБОП), через некоторое я понял, что когда меня задерживали, то это были только цветочки. Оперативники издевались надо мной около полутора суток, меня раздевали донага и, пристегнув наручниками к батарее, били руками, ногами, палкой по голове, телу, рукам, ногам, в пах, подключали ко мне электрический ток, требуя, чтобы я признался в преступлениях, которые я не совершал…

…После этого я был помещен в СИ-1 Иркутска. Я думал, что издевательства закончились, но на самом деле все только начиналось. Меня постоянно переводили из камеры в камеру, где я содержался с лицами, ранее судимыми и уже осужденными. Мне не давали спать, есть, пить по ночам, а утром меня вывозили в УБОП, где продолжались издевательства со стороны сотрудников; так продолжалось около десяти дней, все это время я не имел возможности встречаться со своим адвокатом… Позже меня этапировали в СИ-1 г. Красноярска, где опять же меня постоянно переводили из камеры в камеру, причем везде сокамерники оказывали на меня психологическое и физическое давление с целью получения от меня информации касаемо моего уголовного дела, при этом показывая прекрасную осведомленность с материалами дела и не скрывая от меня, что из Иркутска было негласное распоряжение сломать, уничтожить меня физически и морально. 11.12.03 я был доставлен в город Иркутск, мне продлили сроки содержания и снова поместили в СИ-1 Иркутска. Через некоторое время я повстречался со следователем С., и он мне сказал, что сделает все возможное и невозможное, чтобы посадить Скрипника, что это распоряжение сверху, дело его чести, и ради этого он не остановится ни перед чем. Что ради получения звезд на погоны он пойдет по головам. От меня требовались порочащие Скрипника показания. После этого в СИ-1 г. Иркутска со мной начали „работать“ с особым усердием. У меня не было возможности отправлять жалобы, письма, записаться на осмотр к врачу, я был лишен бани, прогулки, возможности получать передачи с продуктами, личными вещами, лекарства, предметы гигиены и первой необходимости. Меня избивали и издевались надо мной, добиваясь одного: чтобы я делал так, как говорит С. Он угрожал, что по его распоряжению меня изнасилуют, сделают мою жизнь в тюрьме невыносимой. Он утверждал, что я у него не первый такой, что это целая система, отработанная годами. Через несколько дней в камеру, где я находился, ночью вошли несколько человек, они напали на меня, скрутили, связали и изнасиловали, засняв все это на видеокамеру. Вскоре опять появился С., держа в руках видеокассету, он спросил, достаточно ли мне и готов ли я сотрудничать. Получив отрицательный ответ, Савкин сказал, что тогда будут страдать мои близкие — жена, родители. Что он сфабрикует против них дело. Конкретно он говорил о моей жене Н., якобы за девять лет совместной жизни она могла быть невольной свидетельницей подготовки какого-либо преступления, могла слышать что-либо, наконец просто можно было подкинуть ей наркотики. С. дал мне время подумать над этим… Позже в кабинете у Савкина произошло следующее: узнав, что я по-прежнему ничего не надумал, Савкин набрал номер телефона Н. (жены) и, узнав, одна ли она, не слушает ли ее разговор кто-нибудь еще, сказал ей, что если она желает увидеть своего мужа, то должна собраться, никому ничего не говорить и, когда ей позвонят дополнительно, прийти в УБОП… Когда дело касалось меня одного, я готов был терпеть что угодно, но когда коснулось моих близких, мне ничего не оставалось, как сделать так, как требовал от меня С. Я собственноручно написал под диктовку С. все, что ему было нужно, и согласился дать показания…

…С. сказал мне, что меня либо повесят, либо введут мне большую дозу сильнодействующего наркотика. Я очень сильно хочу жить, так как я еще молод и очень люблю маму, отца, младшего брата Владимира и свою супругу Н. …Хочу объяснить, почему обо всем происходящем я не говорил своим адвокатам и не указывал в жалобах. Я на собственном примере убедился, что никто не в состоянии помочь человеку, находящемуся в СИЗО, избежать милицейского произвола. А с каждой написанной жалобой условия моей жизни становились всё невыносимей…»

После того как Павел Баженов был найден повешенным в своей камере вскоре после изнасилования, а Олег Зырянов после прыжка с третьего этажа и знакомства с тем же Нацистом подписал некий протокол с признательными показаниями, тучи сгустились, как это ни странно, вокруг Михаила Захарина, который, несмотря на все вышеперечисленные аргументы своей защиты (алиби и показания основных свидетелей — даже со стороны обвинения), оказался наиболее удобной фигурой для показательно жестокого наказания. На суде Зырянов признал факты совершенных им угонов иномарок. На пожизненное заключение эти факты не тянули ни разу.

Это вам скажет любой юрист.

Но не любой Нацист. Профессиональный осведомитель, попавший первый раз в «зону» за убийство «по малолетке», верный прислужник местных вертухаев и следователей, стукач и специалист по тюремным пыткам. Его роль в деле группы Захарина — Баженова — Зырянова сложно недооценить. На суде Захарин так описывал свое знакомство с одним из главных свидетелей обвинения против себя:

«…В камере находилось два человека, один из них был Ефремов Сергей. Он сразу сказал мне, что я должен рассказать ему и признаться в преступлениях, в которых подозреваюсь. На протяжении целого дня он угрожал мне избиением и заставлял меня написать чистосердечное признание. Вечером он дал мне листок бумаги и ручку, сказав, чтобы я написал всё и во всем признался. Я отказался, тогда он взял полотенце и попытался меня придушить, но у него ничего не получилось, так как я оказал сопротивление ему. На протяжении пяти дней он оказывал на меня моральное и психологическое давление, не давая есть, спать, оскорблял меня и угрожал физической расправой. 20 октября я не выдержал и попытался покончить жизнь самоубийством, вскрыв себе вены лезвием от бритвы. Меня перевели в камеру 135. Сокамерники перевязали мне руку, я поел и поспал. Через полчаса ко мне опять заводят этого Ефремова и еще его сокамерника по имени Толя. Ефремов сказал, что я никуда от него не денусь, и попросил перчатки у Анатолия. Я понял, что меня сейчас будут избивать. Завязалась драка, у меня открылась рана, потекла кровь. Ефремов избивал меня, я как мог защищался. Через минуты три-четыре открыли дверь два дежурных, избиение остановилось, я истекал кровью. Ефремов сказал дежурным „всё в порядке“ и что он скоро закончит».