Владимир Нестеренко - Дорога на плаху

Сергей Петрович вскинул брови, когда Борис Петраков протянул ему брошюру Бандажевского. Именно ту, которую хотел прочесть, когда узнал об ученом и решил привлечь к делу Петракова. Очерки Бандажевского он, к сожалению, не читал, знал лишь их суть, но не сомневался в достоверности выводов ученого и принял их к сведению, отложив в уголок памяти. Столкнувшись с протестами родителей против захлестнувшего их детей инфаркта миокарда, многочисленных заявлений провести расследование гибели от подозрительных сердечных приступов сыновей и дочерей; доносящихся воплей молодых мамаш из роддомов по случаю рождения детей с генетическими отклонениями: расщелин, аномалий костей, шестипалых, нередко с отсутствием головного мозга — анэнцефалии, неразвитыми конечностями, и опять же требований провести расследование причин, он тогда вспомнил Евгению Кузнецову, которая, к сожалению, очаровала его любимца и вышла за него замуж. Если откровенно, в душе не одобрял этот союз. Беря в руки брошюру, генерал подумал:

«Скорее всего, с Кузнецовой ошибочка. Неужели уготован худший вариант?»

Сергей Петрович, поручая тему Петракову, не сомневался, что она будет раскручена. И все же удивился, что Борис так быстро вышел на правильный след.

— Так все же Бандажевский? — отвлеченно сказал генерал.

— Не понял? — вопросительно уставился на него сыщик.

— Садись, сынок, предстоит ответить на сложный вопрос. Где ты взял брошюру?

Борис рассказал. И в ходе своего повествования видел, как тускнеют глаза генерала.

— Мы имеем дело с уникальным преступлением. Раскрутить негодяя поможет доктор Бандажевский, которого, к сожалению, наши братья белорусы упекли в тюрьму. Но его ученики есть в Москве. Ты с ними познакомишься, прощупаешь, не из дерьма ли? Только тогда изложишь обстоятельства, подчеркиваю: только тогда. Я думаю, инженер, случайность. Хватит ли мужества замахнуться на свирепого зверя?

— Сергей Петрович, я вас не совсем понимаю?

— Ты хорошо изучил брошюру?

— Да. И у меня есть некоторые соображения относительно преступления Кошелькова.

— Не сомневаюсь, но скажи, сынок, как твоя Евгения? — генерал пристально посмотрел Борису в глаза, он отвел их. — Скажи, она беременна?

— Да. Сегодня просилась встретиться с вами, хотела поговорить. Ее что-то тревожит. Я отвез ее к вашему приятелю Юрию Александровичу. Она сейчас ждет его приема.

— Даже так. У нее патология?

— Трудно сказать, но она жалуется на дискомфорт.

— Юрий Александрович должен знать о ее прошлом все. Лишь в этом случае он сможет оказать помощь, если таковая понадобится Евгении. Я позвоню ему и попрошу принять тебя.

— Сергей Петрович, вы меня пугаете!

— Таковы обстоятельства, а ты сыщик и не должен сбрасывать ни одной непроверенной версии.

— Так что будем делать?

— Раскручивать инженера. Возьми ордер на обыск его дачи.

Павел Кошельков ехал на дачу на подержанной «Волге». Расположение духа, судя по ухмылке, блуждающей по его пергаментному, изрезанному глубокими морщинами лицу, у него прекрасное. Эксперимент удался. Теперь он может управлять процессом, а он таит в себе огромные возможности… Мысли его были рваные, и он никак не мог точно сформулировать свою конечную цель. Безусловно, он жаждал богатства. Деньги дают свободу в испытаниях, какие он проводил в своей мастерской. Он отработает технологию и с филигранной тонкостью примется выкачивать деньги из толстых карманов новых русских, которых считал поголовно ворами и бандитами, но для этого придется приложить немало усилий, а главное, времени, которого у него не так много. Безусловно, он жаждал власти, хотя бы над отдельными личностями, которых изберет себе в жертву. Он уже насладился той местью, которую осуществил с помощью этого эксперимента и взял неплохие деньги, которыми покроет свои долги. Но все это мелко, а ему нужен триумф. Безусловно, триумф его метода, его имени!

— Метод Кошелькова, — сказал он вслух и прислушался к своему низкому голосу. — Нет, как-то не звучит. Надо подумать и назвать броско, сверкающе! Хотя обывателю все равно. Он даже не подозревает, что беккерель, как единица СИ активности радиационных изотопов и есть имя самого ученого. Зато знают закон Ома, Ньютона законы, Вольтова дуга, вольт.

На тонких и бесцветных губах Павла заиграла сардоническая улыбка. Он приехал, остановил машину и, ощущая свое внутреннее могущество, вышел и направился к калитке. Однако он понимал, что могущество, само по себе, еще не говорит о величии. Но все впереди.

Калитка оказалась отворена. Дверь в мастерскую — тоже. Недоброе предчувствие холодной волной пробежало по шкуре. Он торопливо вошел, включил электролампу. Осмотрелся. Кажется, ничего не тронуто. Он глубоко уважал себя, а потому не выругался в свой адрес по поводу рассеянности, в результате которой не запер двери, не притворил плотно калитку, а лишь посетовал, что стареет. Но в ту же минуту захлестнула новая волна озноба: замка на сейфе нет, а массивная дверь приоткрыта.

Кошельков, изменяя своей неторопливости во всем, разъяренным львом бросил к сейфу свою сутулую, затянутую в поношенное кожаное пальто фигуру и увидел на полу металлическую стружку, присел, растерянно озираясь по сторонам, словно ища ответ на вопрос: «кто же это сделал?», как почувствовал острый укол в сердце. Кошельков замер на корточках.

«Видно, эксперимент дал о себе знать, — с тоской подумал он, тяжело закрывая выпуклые, кошачьи глаза. — Как я не остерегался, а определенная доза во мне. Сколько?»

Кошельков неторопливо сунул руку в карман пальто, извлек пузырек с валокордином и накапал приличную порцию на язык, поморщился от резкого запаха и острого вкуса. Капли ему помогают. Сейчас он успокоится и посмотрит, что исчезло из сейфа. Осторожно протянув руку, открыл скрипучую дверь. Все сдвинуто со своих мест, опрокинуто. Исчезли препараты с пектином, а с цезием осталась лишь одна упаковка.

«Проклятые наркоманы, — выругался Павел, — идиоты, недоноски, подписали себе смертный приговор. Туда им и дорога. Убыток, безусловно, нанесен колоссальный. Давно следовало перепрятать».

Кошельков, прислушался к работе сердца. Кажется, не шалит. Взял тяжелую упаковку, медленно поднялся и направился в свободный угол мастерской. Там он повернул несколько раз торчащий из-под пола металлический стержень, нажал на него. Приподнялась доска, под которую он сунул упаковку.

— Что ты там копаешься, Павел Никифорович, доброго тебе здоровья, — услышал он голос сторожа, — никак пол чинишь?

— Доска проклятая плохо прибита, сейчас я ее пришью. — Кошельков поднялся, обернулся и увидел сзади сторожа двух молодых незнакомцев. — Кто это с тобой, чего надо?