Юрий Рытхэу - Чукотский анекдот

Лиза слушала и примечала, как сильно напуган председатель избирательной комиссии. Она поняла, что села не поддержали кандидатуру Базарова, а это уже скандал. Эти тангитаны так до конца и не поняли душу чукотского аборигена. Думали, что достаточно будет задобрить его гуманитарной банкой сгущенного молока, килограммом крупы и пачкой маргарина, дать ему выпить на избирательном участке и сунуть в рот бесплатный бутерброд, и он проголосует как надо. Как бы не так!

Она знала, что телефонные разговоры прослушивает на телеграфе Анна, жена Чейвуна, да и у самого Владимира была собственная радиостанция, стоявшая на кухонном буфете и всегда подключенная к частоте, на которой велись телефонные переговоры между селами Чукотского района.

Первым порывом было сообщить обо всем этом Рыжкову, но, подумав, Лиза Доджиева решила промолчать и не выдавать своих земляков. После закрытия избирательных участков, когда она пила чай с Рыжковым, видела, как тот взволнован. Только что он побеседовал с председателем окружной избирательной комиссии в Въэне, с Франтовым, который зашел к Рыжкову в кабинет и о чем-то долго с ним совещался.

На следующий день вертолет облетел села, становища и стойбища и привез запечатанные конверты с бюллетенями и протоколами. В Люрэн за выборными документами на машине съездил Василий Доджиев.

Забрав все бумаги, Рыжков заперся в своем кабинете, отпустив домой членов избирательной комиссии.

После полудня следующего дня, он собрал соратников в полном составе. За эти дни Рыжков заметно осунулся, глаза ввалились, в голосе появилась хрипота.

— Вот что, друзья, — сказал он. — Я не стал вас загружать этой работой: все вы люди семейные, у вас есть домашние дела, поэтому весь этот нудный и рутинный труд я взял на себя. Я все перепроверил, пересчитал.

Он оглядел присутствующих, остановив взгляд на Лизе Доджиевой: она жила одна, взрослые дети давно разъехались, муж умер. Быстро отведя глаза, Рыжков продолжал:

— Вот какая картина получается: за Базарова отдали голоса шестьдесят семь и восемь десятых процента явившихся на избирательные участки, а за Пэлята — тридцать два с копейками. Испорченных и, следовательно, недействительных бюллетеней двенадцать штук, так что наш район дружно проголосовал за Базарова. Но вот что я должен отметить: его соперник Владимир Михайлович Пэлят набрал тоже изрядное количество голосов, что говорит о большом доверии населения к своему земляку. Вот бюллетени, вот протоколы. Можете проверить и подписать.

Лиза машинально взяла несколько бюллетеней и с удивлением заметила, что везде они помечены шариковой ручкой, синенькой, стойкой линией. Ни одного с карандашной пометкой.

— Я хочу от имени окружной избирательной комиссии и ее председателя поблагодарить всех вас. Я сегодня разговаривал с Въэном, там уже есть предварительные итоги. По ним можно судить о победе нашего кандидата Виктора Александровича Базарова с существенным отрывом от его соперника. Еще раз большое спасибо за работу!

Лиза Доджиева поспешила домой. Начиналась пурга. Она может продлиться до Нового года, но природа уже бессильна помешать первым демократическим выборам первого губернатора Чукотского автономного округа.

Самолет из Нома произвел посадку в Гуврэльском международном аэропорту. Пассажиров было только двое — Антонина Тамирак и Роберт Карпентер. Пограничники проверили их документы, таможенники досмотрели багаж — четыре огромные сумки и три чемодана, и только после этого пассажиров впустили в зал ожидания. Встречал гостей Михаил Меленский.

Он поначалу не узнал Антонину Тамирак. Перед ним стояла элегантная дама в норковой шубе, в изящных меховых полусапожках, в меховой шляпке. Но поразительной была не одежда, а сам внешний облик бывшей санитарки районной больницы. Прекрасный цвет лица, легкий макияж и ровные белые зубы! Улыбка Антонины Тамирак больше не напоминала раскрытое стальное лезвие.

Антонина заметила легкое замешательство земляка и смущенно спросила:

— Что, изменилась?

— Не то слово! — воскликнул Меленский. — Ты стала настоящей американкой!

— Ну, до американки мне еще далеко, — Антонина засмеялась.

Она стала раскованнее, на ее лице вместо вечно виноватого выражения появились уверенность и достоинство.

Каким-то неведомым способом весть о возвращении Антонины Тамирак дошла до районного центра, и встречать ее собралась довольно большая толпа, в которой большинство было просто любопытствующих.

— Какомэй! Антонина! Заграничная женщина! Не узнать! Шуба-то, наверное, миллион долларов стоит! А сколько багажа! Богатая стала! А зубы-то, зубы! Как у молодой моржихи!

Пока молодые поселились в гостевой квартире, тем более что Роберт Карпентер оплачивал ее долларами. Но в тот же вечер Антонина сказала Меленскому, что собирается купить квартиру. Двухкомнатную.

— А разве ты не собираешься жить с мужем в Америке? — удивился Меленский.

— Пока здесь, — ответила Тамирак, — в Кытрыне. Иногда в Америке. А что, нельзя?

— Наверное, сейчас можно и так, — неуверенно протянул Меленский. — А где собираешься работать?

— Здесь же, в больнице.

— Санитаркой?

— А что тут такого? — пожала плечами Антонина. — Вот интересно. Всю жизнь нас учили, что всякий труд в нашей стране почетен. И это было только на словах. На самом деле были работы престижные и непрестижные. Особенно почитались должности при райкоме и райисполкоме. Пусть маленький, но начальник! А вот в Америке даже простой санитаркой быть не стыдно. Главное, чтобы человек собственным трудом содержал себя, не воровал, не грабил ни другого, ни государство.

— Но зарплата здесь просто нищая, да и нерегулярно платят.

— А мне эта работа нравится. Потому что я вижу благодарность в человеческих глазах. Не зависть, не страх, не заискивание, а благодарность.

— Странная ты стала, Антонина, — задумчиво проговорил Меленский.

— А я всегда была такая.

Антонина переоделась в своей каморке в купленную на Аляске специальную одежду и вышла оттуда вся в голубом, с ведром, шваброй и тряпками. Поглядеть на нее сбежался не только весь медицинский персонал районной больницы, но и все ходячие больные. Только повариха больницы, женщина без возраста и фигуры, баба Роза откровенно протянула:

— Ну и дура ты, Тонька, форменная дура. Чукча и есть чукча!

— Эскимоска я, баба Роза. Во мне ровно половина крови нувуканских эскимосов и столько же уныинских или чаплинских.

Главный врач Шлаков заперся в своем кабинете и позвонил Франтову. Объяснив положение, спросил:

— Что делать?

— А она трезвая?

— Совершенно, ни в одном глазу!