Михай Фёльдеш - Приказ

В то же самое мгновение, как всегда совершенно неожиданно, где-то вдалеке заговорили пушки. Это били батареи генерала Кадорны, только невозможно было пенять, зачем они открыли такой ураганный огонь. Стекла в окнах задрожали. Марошффи же подумал: сможет ли он остаться таким же спокойным и тогда, когда ему придется заглянуть в глаза итальянских снайперов, а не в воловьи очи этой дурочки — Туллии? Однажды в кино он увидел сцену боя между двумя штурмовыми ротами — итальянской и венгерской. Как мясники, с какой-то животной ненавистью солдаты рубили друг друга. Эти несчастные, которых специально напоили перед боем, израсходовали все боеприпасы и кромсали друг друга штыками — единственным оставшимся у них оружием.

И вот теперь, в первый раз с начала войны, перед капитаном Марошффи со всей очевидностью встал вопрос: а ради чего, собственно говоря, все это нужно? Он приложился к бутылке и сделал порядочный глоток…

— Одевайся, — процедил он сквозь зубы.

Испуганная Туллия прижимала к себе свою одежду. Сердце у нее отчаянно билось, а она никак не могла понять столь неожиданного скачка в настроении синьора капитана. Она дрожала от страха, и вместе с тем в ней поднималась обида.

— Тебе что надо: деньги или шоколад? — спросил Марошффи довольно угрюмо.

Туллия поспешно выбрала шоколад: за него она в любое время могла получить деньги и еду или обменять его на духи или еще на что-нибудь из парфюмерии. Кроме шоколада Марошффи в качестве компенсации дал ей и денег, более чем достаточно. Туллия успокоилась и в счастливом удивлении поцеловала руку чудака-офицера, иа запястье которого на тоненькой золотой цепочке блестел золотой трехлистник клевера. Потом, будто испуганная мышка, она быстро выскользнула из комнаты.

Оставшись один, Марошффи равнодушно вслушивался в наступившую тишину. Положение, в котором он очутился, казалось ему крайне глупым. Он снова принялся за коньяк, потому что не хотел вспоминать больше ни о ком и ни о чем. Даже об Эрике он теперь не думал.

После коньяка он выпил вина. Благородные напитки пробудили в его сознании воспоминания о великолепной осени, о веселых эпизодах охоты с борзыми, об интимных сценках в романтических охотничьих замках. Он закурил сигарету, обычный «гробовой гвоздик», которые выдавали простым солдатам, и так выкурил одну за другой штук тридцать, все время прикладываясь к бутылке. Он вливал и вливал в себя искрящийся сок горных виноградников; пожалуй, никогда в жизни Марошффи еще так не напивался.

Утром, когда Антон вошел в его комнату вместе с проводником Петером Татаром, Марошффи лежал на спине в том же положении, в каком заснул ночью: спина его покоилась на кровати, а ноги касались пола. Татар полностью экипировался для нелегкого похода, надел на себя все, что могло ему пригодиться в пути. Он принес с собой два альпенштока. Один из них предназначался для капитана.

Марошффи с большим трудом сначала приподнялся, а затем встал с постели, испытывая при этом ужасные муки. Однако он все же нашел в себе силы окинуть солдата-проводника взглядом с головы до ног. Потом он перебрался к столу и уселся на стул. Лениво зевнул. Его красные глаза неотрывно разглядывали Петера Татара.

— Значит, это ты и есть?.. — спросил наконец капитан.

Солдат сделал вид, что ничего не замечает, но внешний вид и состояние капитана ему не понравились, и это явно можно было увидеть на его молодом, умном лице.

— Ты без винтовки? — спросил его Марошффи.

— Да, — ответил он односложно, и в его голосе прозвучала насмешка, но, чтобы скрыть это, солдат почтительно щелкнул каблуками. — Поклажу господина капитана я понесу сам, — пояснил он.

И опять Марошффи уловил в его голосе нечто похожее на иронию. Капитана удивил внешний вид солдата, его молодость, сила, веселый блеск глаз — все это сильно отличало его от несчастных париев в солдатских шинелях, которых он привык видеть в окрестностях Фельтре.

— Ты хороший солдат? — спросил он у Татара.

— Хороший солдат тот, кто о собственной шкуре заботится и спуску никому не дает, — тут же прозвучало в ответ.

Марошффи вновь удивился, размышляя над ответом проводника.

— Твоя фамилия Татар, не так ли? Ну что ж, Татар, давай позавтракаем, а потом тронемся в путь. Но для начала приложимся к этому сосуду. — Марошффи отхлебнул из бутылки, сделав большой глоток, рассчитывая, что крепкий напиток поможет ему скорее прийти в себя.

Татар пить не стал и достаточно почтительно, но твердо заметил:

— Было бы лучше, господин капитан, если бы и вы не пили. У нас впереди очень трудный день, даже со свежей головой нам будет нелегко, а уж коли мы шнапсом накачаемся…

Марошффи расстелил на столе карту и сказал:

— Ну-ка покажи мне маршрут к крепости!

Татар легко ориентировался по карте. Он делал это лучше многих унтер-офицеров. Его палец без всяких затруднений пробежал по карте, отмечая их путь к крепости. Ноготь на пальце солдата был совсем черным. Марошффи заметил это и непроизвольно спросил:

— Что это у тебя?

— Память кое о чем… — равнодушно обронил Петер.

— Отморозил, что ли? — вновь спросил его Марошффи.

— Нет, что вы! Это память о будапештском оружейном заводе. Меня ведь только прошлой осенью забрали в солдаты, призвали, так сказать. Не понравилась моя рожа начальнику цеха…

Марошффи понимающе кивнул:

— Ясно… — Он теперь знал, к какой категории солдат относится его спутник.

Ярко светило солнце, когда — в девять часов утра — они двинулись в путь. То, что последовало вслед за этим, Марошффи запомнил на всю жизнь. До Квере они доехали на повозке. Потом небольшой отрезок пути скакали верхом на лошадях, затем плелись пешком. Что это была за местность! Но, к их счастью, незадолго до этого прошел обоз и солдаты протоптали тропинку в снегу. На этом участке пути все снаряжение доставлялось только людьми. Они переносили все необходимое на позиции на собственных спинах: в мешках — боеприпасы, перевязочные материалы, хлеб и прочие продукты, а в жестяных бидонах — воду. Несколько часов занимало восхождение, не меньше времени требовалось и на обратную дорогу.

На своем пути Марошффи и Татар встретили идущих в обратный путь солдат. Люди шли с трудом, едва переставляя ноги, ничего не видя воспаленными глазами. С несчастных градом катился пот, силы их были на исходе. Они выглядели истерзанными, некоторые из них хрипели. Капитана приветствовали только старшие из этих несчастных, большинство даже не смотрело по сторонам — они глядели только себе под ноги, на тропинку, и просто ждали, чтобы двое незнакомцев поскорее сошли с дороги. Марошффи еще долго слышал их хриплое дыхание у себя за спиной, и это только усугубляло его собственную усталость. Страшно мучаясь, весь в поту, с трудом тащился он вслед за Петером Татаром, который бодро шагал впереди. Иногда всего в нескольких шагах от них, справа или слева, чернела бездонная пропасть.