Владимир Орлов - Пейзаж с ароматом ментола

Из размещенной напротив Лениной квартиры донесся грохот. Сосед что-то мастерил в коридоре и, к счастью, был относительно трезв. Еще более кстати в его руках оказался молоток. Я, на ходу соображая, попросил взглянуть на мой сломанный вентилятор и, не давая Лене оставить молоток дома, подтолкнул его к своей двери. Левую руку я опустил в карман с ножом, правая занялась ключами. Левая, надо сказать, чувствовала себя увереннее. Леня заметил, что ему хватает одного замка, и философически добавил, что, конеч­но, будь их, как у меня, три, он, возможно, и не жил бы сейчас один, потому что жена и капитан дальнего плавания заперлись бы как следует и не позволили застукать их пря­мо в постели. Я мог выслушать все что угодно, лишь бы он держал молоток и был готов по моей команде пустить его в ход.

Коридор встретил нас пустотой, комната и кухня — тоже; окна и форточки были закрыты, двери на обоих шкафах — заперты изнутри, однако нос почуял запах ментолового дыма еще раньше, нежели глаза выхватили из интерьера свежую струйку дыма на фоне окна. Незваный визитер мог прятаться только в ванной.

— Леня! — заорал я, выхватывая нож.— В ванной кто-то есть! За мной!

Выключатель был в коридоре. Я ткнул в него пальцем и рванул дверь.

Из кранов капало, а бачок над унитазом тосковал по сан­технику.

— Ну ты даешь...— покачал головой Леня.

Я отвернул синий кран, вымыл влажные от пота руки и, набрав воду в пригоршни, остудил лицо. Затем медленно вытерся полотенцем и напился из-под крана. Насколько можно, я оттягивал возвращение в комнату, ибо знал, что там меня ждет, по крайней мере, одно, не считая дыма, не­приятное открытие.

Открытий оказалось больше.

Раскрытая книга на письменном столе бросилась в глазаеще в лихорадке вторжения. Уходя, все книги я оставил зак­рытыми.

Ревизия остальных контрольных вещей вызвала неодоли­мое желание плюнуть на уплаченные вперед деньги и завтра же выехать из этой квартиры, чтобы забыть и переставлен­ного с третьей на четвертую полку индийского божка (на прежнем месте выделялся аккуратный незапыленый квадра­тик), и беспорядочно перетасованные страницы рукописи и — прежде всего — чертову физиономию пепельницы с на­полненными пеплом глазницами.

Леня отремонтировал вентилятор и ласкал взглядом выс­тавленную на стол бутылку коньяка. Я нарезал охотничьим ножом лимон и налил сразу по полстакана. Все объяснения и надежды, которыми я себя убаюкивал, бесследно развея­лись, явив голую правду: кто-то с неизвестными намерени­ями проникает в мою квартиру.

Без большой охоты простившись с соседом, я сварил себе кофе. Войти гость мог через дверь, но каким образом ему удалось сегодня незаметно улизнуть, если окна были закры­ты изнутри? Оставались стены, потолок и пол.

Я взялся методически простукивать стены и действовал настолько старательно, что, когда дошел до карты Европы, костяшки пальцев налились болью. Карта показалась мне наиболее опасным местом. Нет, эта стена не отзывалась за­маскированной пустотой, а выглядела подозрительной сама по себе — и в качестве части интерьера, и своей простран­ственной перспективой. Простучав кухню и коридор, я за­нялся полом, а потом, переставляя табуретку, внимательно осмотрел потолок. Если не принимать во внимание прячу­щегося за часами паучка, ничего особенного я не обнаружил и, как ни странно, воспринял этот сомнительный итог с некоторым удовольствием. Часы показывали половину пер­вого, и мне следовало допить коньяк и завалиться спать.

Ночь прошла спокойно. Мне снились не таинственные посетители, а прошлое лето и Наташа, с которой мы занима­лись любовью на озерном мелководье.

Я проснулся опустошенно-легкий и под буравчиками холод­ного душа решил не предпринимать ровным счетом ничего, а терпеливо ожидать продолжения событий. Надо ли говорить, что как раз этого продолжения мне хотелось меньше всего? Я был бы счастлив, если б события моей жизни как можно дольше ограничивались дневными встречами со своими рукописями и вечерними — с женщиной, умевшей любить не только в снах. Благодаря бабушке я с детства помнил несколько молитв, и в то утро помолился за modus vivendi, которого жаждала моя душа.

Следующий день прошел так, словно кто-то и впрямь услышал молитвы. Теперь-то я уверен, что в действитель­ности та короткая передышка призвана была подготовить меня к новому шагу на уже предопределенном пути.

Во второй после обстукивания квартиры вечер я тоже возвращался домой через бывшее кладбище. В кронах ста­рых кленов поселился сентябрь, но вечера, собирая на ска­мейках юные парочки, хранили верность августовскому теплу.

На подходе к дому я взглянул на свое окно и будто нале­тел на невидимую стену: в прямоугольнике окна вырисовы­вался светлый силуэт. Я до боли в веках зажмурился и через минуту осторожно приоткрыл глаза. Силуэт исчез. Я твер­дил себе об оптическом обмане изменчивых сумерек, одна­ко мое существо отказывалось в это поверить. Вместе с тем я почувствовал, как во мне зреет решимость. До подъезда оставалась сотня шагов. Я перешел на бег и очутился у две­рей квартиры меньше чем за минуту.

За эту минуту мне вспомнилось, как некогда, после вы­хода первых книг, тешил свое самолюбие изречением кого-то из латиноамериканских мэтров: я играю в писателя, и игра может стать смертельной.

У соседей слева гремел магнитофон, и поэтому расслышать что-либо из-за моей двери было невозможно. Видно, это обстоятельство придало мне мужества. Не имея при себе ни ножа, ни любого другого, хотя бы символического оружия, я без проволочек отомкнул дверь и щелкнул коридорным выключателем. Из закрытой темной комнаты доносился не­понятный ровный шум. Я набрал полные легкие воздуха и ударил в дверь ногой. Свет зажигался сразу за косяком. На столике у карты работал вентилятор. Вооружившись тяже­лым Шивой, я бросился в кухню...

Кроме меня, в квартире никого не было. Точнее, кроме меня, включенного кем-то вентилятора и запаха ментоловых сигарет.

Была еще бутылка коньяка. Я осушил полный стакан, остановил вентилятор и занялся расследованием.

Глазницы пепельницы зияли пустотой, зато следы пепла оказались на полу возле карты, которую я снова старатель­но обследовал от Лиссабона до Волги. Вряд ли я мог отве­тить на вопрос, что рассчитывал найти, ибо карта была на­клеена на глухую стену, выходившую обратной стороной на улицу.

Самым разумным выходом показалось возвращение к сформулированному три дня назад решению: подождать до­полнительных фактов.

Ожидание не затянулось: события буквально стояли за дверью.

После приличной дозы коньяка я уснул довольно быст­ро, но сон был неглубок и полнился неуловимыми образа­ми, обрывками мелодий, тревожными шорохами. Зеленая рыба сознания плавала в окрестностях зыбкой границы сум­рачной яви и сна. Что-то не позволяло ей опуститься ближе ко дну, обретя успокоение в мягких водорослях, и это "что-то" начинало воплощаться в тихом шепоте и легких шагах.