Денис Драгунский - Соседская девочка

– Есть такие персонажи, – снова говорит старик, – у которых всегда всё не клеится!

Женщины косятся на него, начинают обсуждать еще чьи-то беды. Снова мелькают слова «развод, кредит, изменила, а ребенок-то не от него».

– Ну и что? – встревает старик. – При чем тут? Какая разница? Просто есть персонажи, у которых всегда всё не клеится!

Сначала было долго занято, а потом никто не брал трубку.

Вышел без плаща и зонта, и тут хлынул дождь, пришлось бежать домой, а трамвай ушел из-под носа, а следующий пришел через полчаса, так что, когда приехал, там уже было закрыто.

Главный редактор железно пообещал, но его уволили в последний момент, а рукопись он забрал с собой, а домашнего телефона не оставил.

Рецензент всё написал как надо, но забухал.

Научный руководитель поссорился с председателем ученого совета.

Институт лишился аккредитации, диплом недействителен.

Перед премьерой театр сгорел.

Куратор выставки внезапно эмигрировал.

Галериста арестовали за неуплату налогов.

Фильм совершенно случайно смыли.

Дал в долг деньги без расписки, а должник все не звонит и не пишет.

Ах, гениальный был бы кадр, но забыл вставить карту памяти!

Есть люди, у которых всё – вот так. Всегда – только так. До седых волос.

А когда наступает полное отчаяние и тупик, появляется добрая и самоотверженная девочка. Спасительница. Которая потом отсуживает жилплощадь и увозит всё, включая розетки и дерматиновую обивку двери.

Вот я и думаю – они нарочно?

Она сильнее ауры денег. Забегают вперед и заглядывают в глазки «миллионщику», как писал Гоголь.

( Миллионщик имеет ту выгоду, что может видеть подлость, совершенно бескорыстную, чистую подлость, не основанную ни на каких расчетах: многие очень хорошо знают, что ничего не получат от него и не имеют никакого права получить, но непременно хоть забегут ему вперед, хоть засмеются, хоть снимут шляпу, хоть напросятся насильно на тот обед, куда узнают, что приглашен миллионщик. – «Мертвые души».)

Да, миллионщику, но не внуку миллионщика.

А вот внуку генсека или простого министра – ого, еще как! Власть становится неким эфирным телом, трансцендентной сущностью. Если можно хоть во сне вообразить, что миллионщик этак засунет пальцы в бумажник и подарит тебе пачку «хрустких четвертаков», как писал советский прозаик, ну, или закажет какую-то работу задорого, – то про внука министра такого и вообразить нельзя! Даже понятно, что если он дедушку-министра попросит употребить свою власть на вашу пользу – то дедушка шуганет его немилосердно. Однако же кусочек этого эфирного тела власти прилип и к макушке внука. И перетекает на всех прочих, кто соприкасался: «вчера мы тут сидели с Петькой, ну, с внуком Такого-то, а он, значит, говорит…»

И вот к рассказчику льнут девушки.

«Власть, – говорит Киссинджер, – самый сильный афродизиак».

Верно. Одному моему приятелю отдалась самая недоступная красавица факультета, когда увидела, как он выходит из черной «Чайки» с желтыми подфарниками и белыми занавесочками (сын начальника секретариата министра подвез к институту совершенно случайно).

ОЧЕНЬ СТАРАЯ МУДРОСТЬ:

– Миром правят, – говорил учитель, – две вещи, две силы, две главные пружины. Это страх, – он вдруг на секунду запнулся, словно бы позабыл слово, – это страх и… и…

– И любовь? И отвага? И честь? – наперебой заговорили ученики.

– Нет, дети. Страх и ужас.

ЕЩЕ ОДНА СТАРАЯ ГНУСНАЯ МУДРОСТЬ:

– Если ты пытался подкупить человека, – говорил учитель, – а человек презрительно и даже гневно тебе отказал, не спеши называть его неподкупным. Скорее всего, ты плохо его подкупал. Предлагал мало или вообще не то. Предлагал деньги, а ему нужна слава. Предлагал славу, а ему нужна власть. Предлагал власть, а ему нужна любовь, и не любовь вообще, а благосклонность вот этой девчонки, сегодня, сейчас! В общем, – грустно кивал головою учитель, – вспоминается один подполковник контрразведки, который говорил: «Если ты пытал человека, а он ничего не выдал – значит, ты плохо его пытал. Впрочем, есть люди несгибаемой силы духа, но их очень мало». Абсолютно неподкупные люди тоже есть, – усмехался учитель, – но их подкуп обходится слишком дорого, это невыгодно. Выгодней оставить их в звании неподкупных.

ЕСТЬ КАКАЯ-ТО ВЫСШАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ В ТОМ, что жизнь устроена несправедливо, – говорил учитель. – Вы только представьте себе этот всегда и во всем справедливый мир! Тоска, застой, казарма и жестокость! Ведь когда я, дорогие дети, прощаю вам невыученные уроки и забытые тетрадки, когда я натягиваю тройку двоечнику, чтоб его не ругала мама, – я ведь страшно несправедлив, но вам это очень нравится.

АБСТРАКТНОЕ И КОНКРЕТНОЕ

Учитель рассказывал, что его старый учитель, скончавшийся в 1920-х, не раз говорил:

– Я всегда был либералом, и Охранное отделение остается для меня средоточием всяческого зла. Я всегда был в оппозиции правительству, сочувствовал эсерам и эсдекам и вообще революционному движению. Но вот ведь какой парадокс, дорогие дети. Охранка в целом, как учреждение, как идея, – фу, ужас и кошмар! Но все офицеры этой службы, с которыми мне приходилось встречаться и общаться, были в высшей степени джентльменами, а главное – надежными, лично честными людьми. И наоборот: революция – это солнце будущего. Но все эсеры и эсдеки, с которыми я сталкивался, были отменными мерзавцами. Предателями, интриганами, садистами и просто жуликами. Что, собственно, и показала большевицкая власть.

ПЕЧАЛИ ВЕЛИКИХ АРТИСТОВ

– Великому и знаменитому человеку невозможно остаться в блаженной независимости, – объяснял учитель. – В любой стране есть четыре силы: бюрократия, тайные службы, денежные воротилы и преступный мир. Они обступают человека искусства и затягивают его в свои сети – да и он, как правило, особо не трепыхается. А потом выходит, что один гений состоит на государственной службе, другой – тайный агент правительства, третий – на содержании денежного мешка, а четвертый и вовсе помогает мафии отмывать ее доходы.

– Неужели прямо все? – спросили мы.

– Конечно, не все. Те, которые стали великими людьми посмертно, а при жизни были нищими, сюда не входят. Но речь, дорогие дети, не о них.

ЛЮБОВЬ И ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ

– А ведь любовь часто обесчеловечивает, – говорил нам учитель; тогда еще не было модного ныне слова «дегуманизация». – В любви очень много обладания, недаром о мужчинах говорят: «он овладел ею». И не только мужчины – Соня во имя счастья Николая Ростова пожертвовала «своим обладанием им» – эк ведь сказал Толстой! Обладают вещью, игрушкой, капиталом… Поэтому, дорогие дети, когда вы кого-то любите, знайте, что вы превращаете, ну, или рискуете превратить любимого из человека в вещь, в раба.